class="poem">

январь. около десяти.

просыпаются, плача, дети за стенкой

«больно!» – кричат – «больше не буду, пусти…»

белые руки их держат. поздно. пора идти

в контору где время само превращается в деньги

нищенские… но если дотянем до четверга

будет и в нашем доме вечер нескучный

мерзлые яблоки блоковская вьюга

слабо-серебряный шелест (фольга)

рев телевизора (из передачи научной

музыка) – что они там завели?

показали море, кулак цитадели мальтийской

пушек медные спины, пылающие корабли

все это где-то в невероятной дали

но ближе комнаты нашей – угрожающе близко

«отчего на улице флаги с черной каймой?» –

спросит больной ребенок, и не дождавшись ответа

глубже зароется в рокот пучины морской

в жар средиземного лета

В руинах Гатчины

гатчина. мальтийская разруха.

было чудо – с юга дохлестнулись

волны каменные рыцарского духа

до болотных этих улиц

но тогда не зря, не зря его душили:

в тесной клетке вдоха крепостного

не хватило места средиземной шири

острову Меча и Слова

Империя перед занавесом

почти что обезболена европа

масонский пересверк военных линз –

и световые линии сошлись

на мальте.

столик перископа,

над ним склоняется курносый русский принц

дрожит рука. адмиратейский шприц

нащупывает вену голубую

позвякивая…

вот оно: вошла

забвеньем напоенная игла

под кожу скальную, тугую

ты и не чувствуешь но ты уже другой

и плеск медитерранский под рукой

как бархат мариинских кресел

(потертый ласковый потусторонний слой)

ты осязаешь моцарта – он весел

но как-то лихорадочно, с лихвой,

до слез – финал «Волшебной флейты»

на фоне призрачно-зеленой ла валетты

где наркотический подводный тихий флот

конца и занавеса ждет

Он берет

властной рукой берет он долю моей души

остро отсюда виден меч грозящий народам

отточенные, с полетом, посольские карандаши

старческой мыльной пясти разве решила власть

сколько дышать осталось как пересилить счастье

и частью, ничтожной частью в грозное целое впасть

сколько души осталось? меньше малого, горсть

вот он берет остальное – остается голая жалость

и что бы сейчас ни рождалось – как бы не родилось

знаю – она и в смерти продолжается, боль

только совсем другое – не болит она больше – светит

словно рыбина рвущая сети прежних своих неволь

это знает ребенок властной рукой схватив

пружинящую игрушку полную тайного звона

схватит – и пораженно вслушивается в мотив

Жестокий романс

хотя бы с легкой трещиной

романс жестокий

душа осталась женщиной

готовой увлажниться

когда флажок восторженный

взмывает по флагштоку

над ныне уничтоженной

провинциальной птицей

когда гитара мается

в окне телеграфиста

и юная страдалица

под зонтиком ажурным

раскрыла зонтик – душно ей

тяжелый вечер, мглистый –

но словно бы разбуженный

каким-то длинным гулом

в ней Голос отворяется

отрывистый и хриплый

мужской солдатский лающий –

на этой почве зыбкой

наверное сбываются

лишь темные желанья –

и вот вопит пророчица

дрожа под грозной дланью

Будущее будет нашим

сколько неба в недрах башен

на сквозящем этаже!

будущее будет нашим

наше может быть уже

настоящее – но знаешь

не теплее оттого

что в историю влипаешь

в зябнущее вещество

где от ветра золотого

пальцы синие насквозь

даже и немое слово

мне сложить не удалось

По сердцу мне ткань

по сердцу мне ткань живая

теплый еще слабый запад

когда огней не зажигают

и день как дивный дом не заперт

нечего украсть – украсить

нечем этот куб воздушный

когда на ледяном каркасе

дрожит растяжка тьмы жемчужной

не на чем остановиться

взгляду – но легко и чудно

что нищенская плещет птица

о шелк небесный, парашютный

под ней – безликие фасады

массив у самых ног залива

окоченелого – чему же сердце радо

при этой встрече молчаливой?

замираешь – так прекрасно

лишь подозревать насколько

счастливо само пространство

запертое для созерцанья

Парадигма

«бледные керенки…»

бледные керенки,

деньги Деникина

с колоколом и крестом

огромные ромбы Тувы

марки буддистского рая

ступни Майтрейи в изножьи России

умрешь дураком

о таком изобильи

не ведая и не слыша:

Рильке изданный в Ярославле

карманным форматом

футуристы жизни в Иркутске…

хочется плакать

лица лица совсем другие

бляди кокетливы, застенчивы педерасты

учителя чего-то хотят

большого, больше чем нужно

сами без понуждения сверху

сами, заметьте

хотя бы один из этих из бывших

заметил свет у меня в окошке

на одиннадцатом этаже

кооперативного дома

жилмассив за окном

сколько зрения хватит

у меня свернута шея

мне тошно от ностальгии –

но какое за плечами богатство

какое разноязычье!

они достали они своего достигли –

у меня свернута шея

убивая и муча друг друга

(думаешь, сила у них откуда?)

нашу кровь сосали энергию нашу

Будущее хлестало из бочек

на земляном полу издыхала пена

теперь – спокойно

суки, суки! парижский Витебск

дикая Пермь откуда