Колдун за кровавым сгустком дрогнул, замешкавшись буквально на мгновение, а затем придавил меня такой мощью, до которой я, наверное, еще долго буду расти. Я ощущал собранные в этом «мареве смерти» тысячи и тысячи «искр», с помощью которых и было достигнуто такое могущество.

Но на этот раз лешего «под боком» у меня не было, чтобы дать мне хотя бы секундную передышку. Хотя, чем бы она мне помогла? Мой резерв пуст, а чертов утырок всё давил и давил, не давая даже вздохнуть. Видимо, моё гневное послание сыграло злую шутку и чёртов колдун тоже решил поставить всё на кон. И, похоже, я в этот раз откровенно сглупил — наши силы были несопоставимы…

«Лоф-фи, тоф-фариш-ш Ш-шума!» — раздался в моей голове шепелявый голос злыдня, и в мой резерв хлынул довольно мощный поток энергии.

Я даже не ожидал, что он окажется настолько мощным, а Литхорук — настолько щедрым. И когда он такую прорву магии-то накопить умудрился? Неужели всё это «богатство» на одной лишь «кровавой дрисне» поднял?

Хотя, нет,– он же еще целую роту «охотников» уработал, с которой мне тоже не слабо перепало. Правда, не магией, а чином — мой резерв к тому времени был полон под завязку. Мне только что оставалось подивиться величине его резерва, но и на это времени не было.

«Ф-фс-сё… — услышал я слабый отголосок мыслей моего одноглазого товарища. — Пус-ст Лих-хорук. Соф-фсем пус-ст… Еш-ше немнох-хо и конес-с с-слыдню…»

«Спасибо, дружище! Помирать команды не было! Держись!»

Вкинув изрядную долю магии в своё тело, я ощутил, как подрагивающие ноги окрепли, а я смог вдохнуть пьянящий воздух полной грудью. Из остатков энергии, которую мне перекинул Лихорук, я сформировал в своей руке настоящий «богатырский меч», только сочащийся натуральным мраком, которым и рубанул наотмашь кровавый сгусток тумана.

За его пеленой раздался крик боли, а меч в моей руке просто испарился без остатка — теперь и я был начисто опустошен. Не осталось совершенно никаких сил: ни магических, ни физических, ни моральных. Колени вновь подогнулись, а руки задрожали, как у лишенного опохмела алкаша.

Не имея больше сил удерживать в вертикальном положении свое тело, враз отяжелевшее, ставшее абсолютно неуправляемым и вялым, я рухнул на пол как раз меж моих спасённых красоток. И прежде чем отрубиться, я успел увидеть, как колдовской туман сыпанул в разные стороны яркими рубиновыми брызгами…

— И что на это раз приключилось? — выдернул меня из забытья такой знакомый и родной голос любимой «тёщеньки». — Только не говорите мне, что опять никто ничего не помнит!

Открыв глаза, я успел заметить, как Глафира Митрофановна, с удивлением озираясь по сторонам, запахивает разорванную на груди кофточку, пряча под ней обе свои «прелести». На которые я, если честно признаться, так бы смотрел и смотрел.

Акулина тоже ошарашенно прижимала к груди своё ситцевое платье, сброшенное вчера под действием проклятия чертового упыря. Так что насладиться красотами изумительных женских тел, прекрасных каждое по-своему, мне так и не удалось. Кстати, магической силовой брони ни на ком из них уже не было.

Хех, а ведь мы опять проснулись все вместе, пусть и не настолько в неглиже, как в первый раз, но всё-таки… Пока мои девчата одевались и приводили себя в какой-никакой порядок, я продолжал неподвижно лежать на полу, наблюдая за ними из-под прищуренных век. Но я валялся не просто так — чудовищная слабость во всем теле не давала мне подняться на ноги. Я чувствовал себя, как выброшенная на берег медуза, растекшаяся по деревянным половицам избы.

— Мама, что здесь произошло? — воскликнула девушка, быстро натянув платье через голову, только мелькнули светлые кружевные панталончики и стройные бедра.

Она нервно толкнула ногой россыпь стреляных автоматных гильз, щедро рассыпанных по всей избе, а особенно возле раскрытого окна.

— Понятно… — глухо отозвалась Глафира Митрофановна, поднимаясь на ноги, придерживая руками все время пытающиеся разъехаться края разорванной кофты. — Ты тоже ничего не помнишь, — она не спрашивала дочку, а лишь констатировала факты.

— Ничего! — Ожидаемо кивнула Акулина, выглядывая в распахнутое окно. — Кто это всё натворил? — вновь задала она матери вопрос, ответа на который у Глафиры не было. А при виде во дворе расстрелянной в щепки бочки, она и вовсе впала в небольшую прострацию.

— По всей видимости, это всё мы и натворили…- Глафира Митрофановна недовольно оглядела погром в избе: перевернутую мебель, битую посуду и валяющееся на полу оружие, за которым и наклонилась.

— А почему мы опять голые проснулись? — перебила её Акулина, взглянув на вывалившуюся грудь матери, в очередной раз порадовавшую меня своим видом.

А затем она остановилась на моём, уже абсолютно обнаженном теле, и поспешно отвернулась.

— Ну, мы на этот раз не совсем голые… Только он… — ворчливо произнесла мамаша, скрываясь в своем огороженном углу. Через мгновение она появилась уже в другой кофточке, застегнутой под горло на все пуговицы. — Я же говорила тебе, поведешься с ведьмаком — вся жизнь станет с ног на голову. А мы тут действительно, словно отбивались от целой армии фрицев.

— Так и было… — Я решил, что мне тоже пора «просыпаться», и со стоном уселся на полу, кое-как прикрыв срам руками.

Да уж, погром мы действительно устроили знатный. Я как-то вчера и не заметил, как разнес весь этот нехитрый «интерьер» с посудой заодно. Из избы до сих пор не выветрился кислый пороховой запах — патронов мои девчонки вчера спали изрядно. Хорошо, что хоть сами живы остались.

— Что было-то, Рома? — кинулась ко мне девушка. — Ой! То есть, что было, товарищ Чума? — быстро поправилась она, ухватив меня под руку и помогая подняться на ноги. При этом она старалась смотреть куда-то в сторону, чтобы ненароком не встретиться с моими причиндалами.

Меня действительно штормило, что я без помощи не мог и шагу ступить. Странно как-то влияет магическое истощение на мой организм. «Физика»-то тут причём? Я покачнулся и едва вновь не завалился на пол, утащив легкую Акулинку за собой.

Благо, меня вовремя подхватила под руку «тёщенька» с другой стороны. Вдвоем они наскоро доволокли меня до кровати, куда я и был водружён со всей возможной осторожностью. Слегка переведя дух, я, ничего не скрывая (давно уже зарекся женщин обманывать,