Шрифт:
Закладка:
Он зарычал и с силой ударил кулаком по столу, разодрав костяшки в кровь, но даже не заметив этого.
— Сколько? — в моем голосе прорывалась истерика и ярость. — Ты спрашиваешь, Олег, сколько у меня было мужчин до тебя? Ни одного, Олег. У меня вообще не было мужчин! Одно существо в университете — оно требовало, чтобы я писала за него все работы, а когда я это делать перестала — сбежало в рассвет. Это мужчина, Олег? Марк, да, Олег, я любила его, тут ты прав. Мне казалось — мы отлично дополняем друг друга: молодые, умные, веселые, амбициозные. Полные надежд, прикрывающие спины друг друга! Только вот выбрал он не меня, став псом у хозяйских ног. Это, по-твоему, мужчина? А ты сам, Олег? Ты сам кто мне? Хозяин, который сделал все, чтобы привязать меня на короткий поводок! Про Перумова я и говорить не хочу… Знаешь Олег, ты сейчас говоришь про снимки Марика и сетуешь, что в третьем снимке нет ничего — лишь наша игра на публику. Хочешь посмотреть третий снимок, настоящий? От того, кто сделал и первые два? — голос мой звенел от отчаяния, усталости, злости и боли. Моей боли и его боли. Меня понесло и остановиться я уже не могла.
Я выскочила из кабинета Олега, рванувшись в свой, дрожащими пальцами открыла нижний ящик и вытащила то фото, то единственное фото с подготовки к вечеру, которое Марик отдал только мне. С треском закрыла ящик, заперев на ключ и понеслась обратно.
Бледный Олег стоял неподвижно, на лице его жили только глаза.
— Смотри, Олег! Смотри, вот истинный конец этой серии! Ты спросил меня в машине, что не так с этими снимками. То, Олег, что я не была готова играть, и Марик заснял нас такими какие мы есть! Ясно тебе! — я швырнула снимок на стол.
Олег смотрел на снимок, и его руки едва заметно дрожали. Его лицо оставалось бледным, но в глазах, которые казались единственной живой частью его существа в этот момент, мелькнуло что-то новое. Не гнев, не ревность, а нечто глубже — осознание.
Он молчал, глядя на фотографию, и на мгновение тишина между нами стала почти невыносимой. Я видела, как его взгляд цепляется за каждую деталь снимка: его руки, едва касающиеся моей шеи, драгоценные аметрины, которые он так осторожно надел на меня, и моё лицо — лицо женщины, которая полностью отдаётся этому моменту, отдается его власти, его силе.
Меня трясло не меньше, чем его.
— Ты спросил меня, Олег, сколько у меня было мужчин до тебя? А теперь я спрошу, сколько у тебя было женщин? Женщин, Олег, а не шлюх, которых ты покупал?
Олег сжал фотографию так, что его костяшки побелели, кровь от удара об стол каплями стекала на пол. Я видела, как его дыхание стало неровным, и его взгляд, всё ещё устремлённый на снимок, начал затуманиваться от всплывших воспоминаний или, возможно, от боли, которую он пытался скрыть. В этот момент между нами не осталось ни власти, ни игры — только боль и ярость.
Он медленно поднял голову, и его глаза встретились с моими. В них было что-то совершенно новое — не гнев, не ярость, а что-то более глубокое, будто мои слова ударили в самую его сердцевину.
По моим щекам катились слезы. Которые я не могла, да и не хотела сдержать.
— Женщины были, Лив, — продолжил он, его голос стал тише, почти приглушённым. — Но они всегда оставляли меня. Уходили, когда я показывал, кто я на самом деле. Они не могли справиться с тем, что я не просто мужчина с деньгами или властью или не хотели. Никто из них не мог понять, что за этим стоит, потому что для них я был средством достижения целей.
— Это и называются шлюхи, Олег, — с болью сказала я. — И я, для тебя — одна из них. Меня ты тоже покупаешь. Да, давая многое, очень многое, но покупаешь! Так что мы квиты: у меня не было мужчин, а у тебя — женщин!
Олег замер, его лицо побледнело ещё больше, а в глазах отразилась смесь боли и шока от моих слов. Он явно не ожидал, что я скажу это вслух, и тем более с такой прямотой. Слёзы продолжали катиться по моим щекам, но я больше не могла сдерживаться. Слишком долго я держала это внутри.
Развернувшись, я почти выбежала из его кабинета и влетела в свой, хлопнув дверью так, что зазвенели окна.
Оказавшись в своем кабинете, я остановилась, тяжело дыша, словно только что пробежала марафон. Гнев, боль и отчаяние захлестнули одновременно. Я закрыла глаза, чувствуя, как слёзы продолжают катиться по щекам, и вслушивалась в тишину комнаты. Казалось, что эта тишина звенит, как будто она была наполнена всем тем, что я пыталась сдерживать.
Я медленно облокотилась на край стола, мои руки дрожали. Всё, что я так долго держала внутри, вырвалось наружу, и теперь я не знала, что делать дальше. Внутри оставалась пустота, боль от сказанных слов и осознание того, что за этим может последовать.
Гнев нарастал во мне, словно буря, готовая прорваться наружу. Все внутри кричало: я хотела разорвать эту боль, выплеснуть её. Мои руки сжимались в кулаки, и я стояла посреди кабинета, чувствуя, как всё внутри накаляется до предела. Ощущение было таким, будто если я не выпущу этот гнев, он просто сожжёт меня изнутри.
Я резко схватила со стола ближайшую папку и бросила её. Папка ударилась о стену, рассыпав бумаги по полу. Звук, казалось, был не достаточно громким, чтобы утолить бушующие эмоции. Я быстро оглядела комнату, и взгляд упал на стакан с водой. Не задумываясь, я схватила его и швырнула вслед за папкой. Стекло разбилось с оглушительным звоном, и в этот момент глухой звук и осколки казались единственным правильным завершением того, что происходило внутри меня.
Я тяжело дышала, глядя на разбитое стекло и воду, растекающуюся по полу. Но даже после этого напряжение не отпускало. Казалось, что всё, что я выплеснула, было лишь вершиной айсберга, и внутри всё ещё кипели невыраженные чувства.
Олег влетел в кабинет как ураган, почти вышибая двери, смел меня за талию и почти бросил на стол.
— Шлюха, говоришь, — прорычал он, опрокидывая на спину. — Делают со шлюхами вот так, Лив?
