23

37 километров на север от Москвы.

04.30 по московскому времени.

В то время, как в Екатеринбурге, бывшем Свердловске, приближался час открытия хлебных магазинов, над Москвой еще держалась морозная ночь, поскольку Москва стоит в двух часовых поясах на запад.

Однако в 37 километрах на север от Кремля, вокруг правительственной дачи было почти светло от полной зимней луны. Заснеженный парк серебристо отсвечивал в широкие окна двухэтажного особняка. На втором его этаже в просторном холле из стереосистемы «Sharp» негромко звучала напевная ария. «Я — Россия ковыльная, я — Россия степная…» — выводил глубокий и чистый голос юной оперной звезды Полины Чистяковой. Рядом на широком, во весь пол, текинском ковре лежала свежая «Правда». В газете на первой странице след яркой губной помады жирной чертой обвел два коротких столбца:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР

За выдающиеся заслуги в развитии оперного искусства — создание и постановку в Большом Театре СССР оперы «Весна России» — присудить А. ТРУБЕЦКОМУ, композитору, Н. СМИРНОВУ, постановщику и П. ЧИСТЯКОВОЙ, солистке, исполнительнице роли России, — Ленинскую ПРЕМИЮ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР Р. Б. СТРИЖ

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

За выдающиеся творческие достижения и актерское мастерство в создании образа России в опере «Весна России» присвоить солистке Большого Театра СССР ЧИСТЯКОВОЙ Полине Семеновне звание НАРОДНОЙ АРТИСТКИ СССР.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР П. И. МИТРОХИН

Москва, Кремль, 22 января с. г.

Пламя камина освещало эти правительственные сообщения, а также соседнее — Указ о повышении производительности труда и укреплении рабочей дисциплины. Рядом с газетой на мягком ковре стоял, постанывая и вытянув вверх свой подбородок, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, Секретарь ЦК КПСС Павел Митрохин. В его ногах стояла на коленках совершенно нагая, с распущенными до пояса золотистыми волосами, новоиспеченная Народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии, исполнительница роли России в опере «Весна России» Полина Чистякова. Обхватив руками худые ноги Митрохина, она в ритме своей оперной арии совершала тот ритуал, который вряд ли был известен скифам ковыльной Руси, а, скорей всего, был занесен в Россию проклятыми иноземцами — вообще-то, наверное, французами, а в данном случае — американцем Майклом Доввеем, бывшим врачом Американского посольства.

Сейчас Полина исполняла этот ритуал с неменьшим творческим темпераментом, чем пела на сцене Большого Театра. Соединение музыки, чистого и сильного голоса Полины и ее емкой гортани возносило Председателя Президиума Верховного Совета в заоблачные выси эйфории. Крепко обхватив пальцами ее затылок, Митрохин зажато стонал и тыкался животом вперед, пытаясь до упора погрузиться в нежное горло певицы. Кульминация приближалась в ритме арии «Весна России», которая как раз в это время набирала мощь, высоту, силу:

Я — Россия ковыльная,

Я — Россия степна-а-ая…

Наконец, мощно прижав к себе голову покорной России, Митрохин с гортанным рыком выгнулся вперед, застыл, а затем ослаб и медленно, кулем, опустился на пол, бессильно вытянулся на ковре.

Тыльной стороной ладони Полина отерла чуть припухшие губы, встала с колен и подошла к окну, за которым открывался заснеженный парк. А перед окном стоял старинный, резной, из царского гарнитура столик на золоченых ножках. На столике, в ведерке со льдом полулежала початая бутылка французского шампанского, рядом была большая ваза с виноградом и персиками и еще одна глубокая вазочка, доверху полная черной зернистой икрой. Здесь же высились два хрустальных бокала. У этого Митрохина всегда все красиво, как в кино, бля! Потому Полина не стала тратить время на бокалы. Взяв из ведерка бутылку шампанского, она голяком села на подоконник и прямо из горлышка отпила несколько крупных глотков. Ее удивительно стройная, эллинская фигура замерла в этот момент на фоне заснеженного парка, как древнегреческая скульптура в аллее Ленинградского Летнего сада. Однако единственный зритель, который мог бы оценить эту картину, лежал сейчас на полу с закрытыми глазами, почти бездыханный. И музыка кончилась.

— Ну… — негромко произнес Митрохин, не открывая глаз. — Рассказывай…

— Про Стрижа? — спросила Полина.

— Угу…

Прислонившись разгоряченной спиной к прохладному стеклу окна и вытягивая свои скульптурно красивые ноги, Полина сказала:

— А он молчит все время…

Митрохин усмехнулся, закинул руки за голову:

— А ты хочешь, чтобы он тебя развлекал? Ты его должна развлекать, ты! Ты ему тоже так вкусно все делаешь?

— Не знаю…

— Не крути! Отвечай, — жестко сказал Митрохин.

— Я стараюсь… — Полина снова отпила шампанского.

— А когда он тебе квартиру даст?

— Я боюсь просить…

— Ты проси, дура! Если ты у него ничего не будешь просить, он сразу поймет, что тебя подсунули! Не в любовь же ему с тобой играть, еена мать! — Митрохин еще в юности, в школе КГБ, заимствовал из какого-то американского романа манеру разговаривать с женщинами матом и давно убедился, что в России это производит на них замечательный эффект.

— А вы мне не можете квартиру дать? — осторожно спросила Полина. — Не могу же я всю жизнь с родителями в Черемушках…

— Я могу тебе сто квартир дать, дуреха! — уже ласково сказал Митрохин. — Но мне нужно, чтобы он тебе дал. Понимаешь?

— Конечно, понимаю. Вы там будете нас с ним голыми фотографировать.

— А тебя это колышет? — Митрохин испытующе глянул снизу на Полину.

— Нет, просто интересно, — усмехнулась Полина, задумчиво разглядывая простертое на ковре голое тело Митрохина.

— А почему ты про своего американца никогда не спрашиваешь?

— А вы все равно не скажете…

— Ты его еще любишь?

— Не знаю… Нет, наверное… — Полина вдруг вскинула глаза к его лицу, сказал в упор: — Я хочу замуж. За Стрижа.

— Что-о?!! — Митрохин от изумления даже приподнялся на локте.

— А что — разве секретарь ЦК не может со старой женой развестись?

— Та-ак… — задумчиво протянул Митрохин и снова улегся на ковре. — А вообще-то это было бы гениально! — Он заложил ладони под затылок, стал прикидывать ситуацию: — Но тогда, действительно, ты у него ничего не проси. Пока — не проси. Разыгрывай влюбленную целку. Ты поняла? Что ты делаешь?!.

Спрыгнув с подоконника, Полина взяла со столика вазочку с икрой, подошла к Митрохину и теперь стояла над ним с озорно-лукавым огнем в своих зеленых глазах.

— Не дури… — предупредительно произнес Митрохин.

— А вы мне поможете со Стрижом?

— Как?

— Ну, мало ли… КГБ все может… — шагнув к стереоустановке, Полина нажала несколько кнопок, и в полумраке зимней дачи вновь прозвучал негромкий, тонкий, как прорастающий голос, мотив арии России и самые начальные, почти робкие слова: «Я — Россия ковыльная,