Цифру 2000 называет немало авторов. Это и Августин Боннетти (Annales de philоsоphie chrétienne, 1863), и Филарет Шаль (Voyages d’un critique à travers la vie et les livres, 1868), и Джеймс Крейги Робертсон (History of the christian church, 1873), и Мэлаки Мартин (Jesus now, 1973), и Стив Лак (Philip’s world history encyclopedia, 2000), и Тоби Грин (Inquisition: the reign of fear, 2009), и многие-многие другие.

Даже проеврейский историк Генрих Грец в своей «Истории евреев» соглашается с этим. Некоторые даже утверждают, что 2000 человек – это число сожженных еретиков в период с 1481 по 1504 год, то есть до смерти королевы Изабеллы, а это гораздо больший отрезок времени, чем тот, когда Томас де Торквемада возглавлял испанскую инквизицию.

И.Р. Григулевич в своей книге «Инквизиция» возмущается:

«Разумеется, апологеты церкви оспаривают данные Льоренте, утверждая, что они „завышены“ <…> Но у Льоренте имеется перед ними одно немаловажное преимущество: как-никак, а он все же был секретарем испанской инквизиции и писал, опираясь на материалы ее архивов. Но даже если данные Льоренте преувеличены, разве это меняет преступный характер инквизиции?»[236]

Даже если данные и преувеличены, это дела не меняет…

Удивительная для историка формула. Это примерно то же самое, как если бы судья в заключительной речи сказал: «Даже если данные следствия и преувеличены, разве это меняет преступный характер содеянного?». Можно ли на основании такой логики приговаривать к высшей мере наказания? А если такой приговор состоялся, то что это?

Богослов и философ А.В. Кураев отвечает на этот вопрос: «В целом в Европе святой трибунал сжег более тридцати тысяч колдуний. Тоже чудовищно, конечно. Но все же – не миллионы. На фоне светских репрессий безбожного ХХ века цифра в 30 тысяч, распределенная по всем странам и нескольким векам, уже не кажется оглушительной. Инквизиция была оболгана сначала протестантскими, а затем масонскими авторами»[237].

За прошедшие со смерти Торквемады пять с лишним веков неоднократно раздавались голоса в его защиту. В частности, испанский хронист Себастьян де Ольмедо называл его «молотом еретиков, светом Испании, спасителем своей страны, честью своего ордена»[238].

Идеолог французской Реставрации граф Жозеф-Мари де Местр написал во время пребывания в эмиграции в Санкт-Петербурге, в 1815 году, памфлет в защиту инквизиции, известный как «Письма одному русскому дворянину об инквизиции». В этом произведении граф утверждает, что инквизиция была создана правителями Испании, так как само существование испанской нации находилось под угрозой – как мусульманской, так и иудейской. И он утверждает, что яростные атаки против государства не были бы отбиты, если бы не применялись насильственные методы.

Согласно Жозефу-Мари де Местру (и в этом с ним трудно не согласиться), деятельность Торквемады должна рассматриваться в контексте опасностей, которые грозили государству, в котором он жил и которое он очень любил.

Карл Фогель фон Фогельштейн. Граф Жозеф-Мари де Местр. 1810

Надо сказать, что существует целое направление в современной исторической науке, подвергающее ревизии традиционную историю испанской инквизиции, с которой неразрывно связано имя Торквемады. Это направление возглавляет Генри Кеймен, британский историк, живущий в Испании. По мнению этих ученых, «черная легенда» (то есть историко-психологический комплекс негативных заключений и стереотипов, бытующих мнений и точек зрения по отношению к инквизиции) в значительной степени обязана своим возникновением протестантским авторам. В частности, речь идет об англиканском священнике XVI века Джоне Фоксе, который за свои реформаторские взгляды был осужден инквизицией и долгие годы скрывался от ее преследований. Эти авторы, находясь в шоке от репрессий против протестантов, преподносили все в черных тонах, имея конечной целью пропаганду против католической церкви. «Черная легенда» была весьма сильно «продвинута» в Англии и Голландии, то есть в странах, которые были политическими и торговыми противниками Испании.

Испанский писатель Артуро Перес-Реверте в своей «Истории Испании» говорит об этой «Черной легенде» так: «Если внимательно присмотреться, то легко убедиться, что инквизиция существовала во всех европейских странах, и во многих из этих стран их собственная инквизиция по гнусности и жестокости нашу даже превосходила. Однако знаменитая „черная легенда“, выпестованная внешними врагами, – а Испании, в общем-то, пришлось в одиночку противостоять практически всему миру, – обрядила в позорное санбенито исключительно нас. Но даже и с этим нам повезло как утопленнику. Легенда-то не на пустом месте возникла, несмотря на уверения в противном какой-нибудь свеженькой, разными фобиями унавоженной истории, которая, как дитя, все прощает безупречной имперской Родине-матери»[239].

«Ревизионисты», возглавляемые Генри Кейменом (к ним принадлежат Жан Севиллья, Анри Мезоннёв, Бартоломе Беннассар и др.), стараются поставить историю инквизиции в контекст общей истории. Они считают, что на самом деле испанская инквизиция не была ни такой могущественной, ни такой кроваво-ужасной, как о ней принято говорить.

Историк Жан Севиллья пишет: «Торквемада символизирует собой позор инквизиции. Но папа Григорий IX создал инквизицию в 1231 году. Торквемада же стал генеральным инквизитором Испании в 1484 году, то есть через два с половиной века, а это такой же отрезок времени, который отделяет нас, французов XXI века, от Людовика XV»[240].

Это говорит о том, что в Испании инквизиция Торквемады появилась и развивалась в своем особом историческом контексте. По словам Жана Севиллья, Торквемада «не есть продукт католицизма: он является плодом национальной истории»[241].

Да, Торквемада был производной от истории Испании, но эта производная была не пассивной, а активной. В самом деле, трудно переоценить степень воздействия, которое оказал этот человек на историю своей страны. Он избавил Испанию от папского влияния и сыграл важнейшую роль в объединении королевств Кастилия и Арагон в единое независимое государство. Благодаря Торквемаде, Испания превратилась в одно из самых могущественных государств Европы, положила начало колонизации Нового Света и впоследствии стала, по сути, «культурной матрицей» для всей испаноговорящей Латинской Америки. Кстати сказать, по сей день в латиноамериканских странах есть идиома Madre Patria, которую можно перевести как «Родина-мать». Ею обозначают Испанию.

Историк Жан Севиллья пишет: «Изгнание евреев – каким бы шокирующим оно ни виделось нам – не происходило из расистской логики: это был акт, который имел целью завершение религиозного объединения Испании»[242].

На самом деле Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский действовали, как и