что казалось ей самым красивым. Официантка из Гауд должна сразу же понять, что единственная хозяйка в этом доме — она, Вероника. Эту другую женщину пригласили сюда только затем, чтобы она доставила удовольствие их гостю. Она будет таким же угощением, как рюмка водки и бутерброд с холодным мясом. «Наверное, она удивляется, почему я не доставляю удовольствия нашему гостю», — думала Вероника. И решила сразу же дать понять этой девушке, что ей. Веронике, не пристало доставлять удовольствие мужчине, даже гостю. Но не окажется ли та настолько хитрой, чтобы догадаться об уродстве Вероники и оттого почувствовать себя лучшей? Нет, этого она не потерпела бы ни от кого, никакого превосходства над ней, Вероникой, и это в доме Хорста Соботы, который был и ее домом. Попросту, может, лучше будет, если она солжет этой девушке, что она собирается вернуться к своему мужу, лесничему Кулеше, и в связи с этим не может вести себя так, чтобы пошли сплетни. Да, это она сочла наилучшим выходом из ситуации и почувствовала, что довольна собственной сообразительностью.

Ее вдруг пронизала мысль, что она не хочет в этом доме никакой другой женщины, даже если это должна быть женщина, поданная мужчине так, как рюмка водки или бутерброд. Ей в голову пришла безумная идея обмануть Хорста и выйти вечером на автобусную остановку, встретиться с официанткой и сказать: «Марын уехал. Возвращайся откуда приехала». Но она тут же прогнала эту мысль, ведь она сама попросила Хорста, чтобы он поехал в Гауды за официанткой, потому что не видела другого способа удержать у них Юзефа Марына, который был им нужен. Что она сделает без Марына, если Хорст снова ляжет в гроб, ведь это правда, что лес хочет забрать у них дом и сад.

Под вечер Вероника спустилась вниз и на подворье встретила Хорста Соботу, который маленьким ножичком очищал от коры колышек для подпорки молодого плодового деревца. Где был Марын — она только догадывалась. Со стороны озера слышался пронзительный свист — видимо, он на лугу дрессировал своего Иво.

Хорст внимательно посмотрел на наряд Вероники, на ее прозрачную блузку, высоко заколотые волосы. Одобрительно покачал головой, его взгляд, казалось, говорил: у той только девчачьи груди и тощий зад, она напоминает хилую вишню, а ты. Вероника, разрослась, как яблоня. Отчего он предпочитает ту тебе?

— Ты не обидишься на меня, Хорст, — сказала она, — если я останусь у себя наверху и не буду прислуживать девушке из Гауд?

— Нет. Я думаю даже, что так будет лучше, — ответил он. — Без тебя та станет смелее…

Когда спустились сумерки, сидящая у окна в своей комнате Вероника перестала различать стволы деревьев в лесу по другую сторону дороги. Хорст наконец вышел на дорогу и быстрым шагом направился в сторону автобусной остановки. Тогда она ощутила страх, потому что поняла, что старый Собота имел в виду, когда рассказывал, что лес разговаривает с ним, а он понимает его речь. Она услышала в себе голос, который должен был быть голосом леса:

«Я опозорю тебя. Вероника, в третий раз. Снова растопчу твое женское достоинство. Старый Хорст идет на остановку не за тобой, а за другой женщиной. И не обманывай себя, что ты брезгуешь Марыном или что он не нравится тебе, ведь правда заключается в том, что ты не сможешь отдаться ни одному мужчине». Потом этот голос замолк, а мысли Вероники погасли, как светляки в лесу. Появился месяц, и хотя она его не видела, вдруг заметила, что в ночном мраке посветлела дорога на опушке леса. Появился Хорст в обществе девушки. Вероника не хотела на них смотреть, наблюдала только за их тенями, одна была длиннее — Хорста, а другая короче — официантки. Скоро дом наполнился звуками шагов и нервным, писклявым хихиканьем девушки. Она не различала слов, сказанных за столом в столовой, но в ушах отдавался скрипучий голос Хорста и время от времени брошенные девушкой короткие фразы, прерываемые хихиканьем. Позвякивали тарелки и приборы, кто-то громко отодвинул стул, кто-то разбил рюмку. Звон разлетающегося стекла был таким пронзительным, что Вероника вздрогнула. Только голоса Марына она не слышала, словно его там, внизу, не было.

Как долго все это было? Она не смотрела на часы, не считала минут и часов, оставалась в каком-то одеревенении, потому что ей казалось, что ее душа отделилась от тела и стала враждебной ему. Она хотела быть там, внизу, сидеть за столом возле Хорста и Марына, вместо этой девушки. Но ее тело дрожало от отвращения при мысли, что потом она должна была бы лежать обнаженной в постели, выносить на себе тяжесть мужчины, ощутить боль. Нет, этого она бы уже не смогла вынести, хотя так сильно хотела быть там, среди них, внизу.

Наконец голоса в столовой смолкли, она услышала шум воды в трубах. Девушка, наверное, мылась в ванной — так подумала она, и в ней пробудился гнев, а может, даже что-то иное — попросту ревность. Нет, не к Марыну, а к ванной. К ее ванной. К тому, что эта чужая женщина входит голой в ванну, где она, Вероника, купается. Словно бы тело этой девушки могло эту ванну выпачкать, сделать отвратительной.

Стукнули двери в комнату Марына. Девушка вошла туда после ванной и, может, сейчас ложится в постель, где уже ждет ее Юзва. Она затаила дыхание, напрягла слух, но снизу до нее не долетел ни один звук. Кровать в комнате Марына не скрипела так, как в лесничестве Кулеши.

Она вынула из шкафа шерстяной платок с бахромой, набросила и босиком, чтобы ее шагов не было слышно, осторожно сошла вниз. Нигде не было света, Хорст уже, наверное, спал.

В ее ноздри ударил запах духов этой девушки — такой противный, что ее затошнило. Она миновала кухню и вошла в ванную, где зажгла свет. Вся ванная, казалось, воняет этой женщиной. Она подумала, что долго надо будет проветривать и тереть ванну, пока не исчезнет этот запах. Она подумала также, что никогда не приблизится к Марыну ни на шаг, потому что всегда будет чувствовать от него запах девушки из Гауд. В ней проснулась обида на Марына, что он оказался таким же, как Кулеша. Неужели всегда так должно быть на свете, что мужчина не может жить просто рядом с женщиной, как позавчера в отеле, а всегда ему надо жить с женщиной, в женщине? Ведь она. Вероника, могла бы дать ему столько радости и столько счастья, убирать у него, готовить, мыть