Карандаш в руках с хрустом ломается. Или это что-то внутри? Трескается, раскалывается на мелкие острые кусочки, вспарывая мои страх и смирение, выпуская наружу ярость. Ведь… какого черта? Почему я должна это все терпеть? Ради нашего счастливого будущего? А он? Что он сделал ради него?

На это смешно даже надеяться. Не тот Иван человек. Или…

Мечусь по кабинету. Нагружаю себя так плотно, чтобы голову поднять было некогда. День катится к закату. Никому не хочется задерживаться в конторе весной, и после шести я оказываюсь едва ли не единственной, кто еще корпит над работой.

Князев заявляется в офис ближе к восьми. На ходу стаскивает пиджак. Дергает галстук.

– Черте что в этом С*… – он что-то рассказывает о своей поездке, варит кофе. Теперь он довольно регулярно делает это сам. Будто признавая, что мы на равных. Или проявляя заботу.

– Ко мне заезжала Жанна, – говорю я, когда Иван ненадолго замолкает. Он дергается. Сжимает зубы, так что на щеках выступают желваки.

– Я разберусь.

– Даже не спросишь, что она говорила?

– Я не хочу ее обсуждать с тобой.

– Что ж. Тогда, боюсь, у нас проблема. Потому что я хочу.

– Забудь, – цедит Князев, недвусмысленно давая понять, что я хожу буквально по лезвию. Плевать.

– Я отдала распоряжение от твоего имени освободить мальчика. Илью…

– Ты что сделала?

– Отдала распоряжение…

– Это я слышал! – он подлетает ко мне и застывает напротив. Бешеный. Абсолютно. Жанна права. – Я не пойму только, какого черта ты лезешь в мои дела? Кем ты себя возомнила?

– Это ты мне ответь! Кто я? Кто я для тебя, Иван? Еще один способ ударить девочку побольнее?

Я боюсь… До жути боюсь, что так и есть.

Он молчит. И только крылья его породистого носа слегка подрагивают, выдавая истинные эмоции. Я как завороженная наблюдаю за ним. Иван снимает трубку…

– Куда ты звонишь?

– Ну, ты же не думала, что я это так оставлю?

– Хочешь вернуть ни в чем не виновного пацана в СИЗО? А ты за что его наказываешь, Ваня? Его… И Жанну? За то, что сам сплоховал, думая не головой, а сам знаешь чем? Ты наказываешь других за то, что не можешь простить себе, так выходит?

Ладно… Может быть, у меня тоже истерика. Почему-то же я не могу остановиться? Проявить мудрость и понимание, которыми славюсь.

Застываем нос к носу. Дышим, как марафонцы. В нем клокочет ярость. Во мне – боль.

– Иди домой, Инна. Пока я…

– Что? Ну, что ты сделаешь? И меня накажешь? Так я ведь уже наказана. Или ты думаешь, меня устраивает такая жизнь? Что смотришь? Я-то за что плачу? За то, что люблю тебя, идиота? Зная все о тебе, люблю?

– Иди домой.

– Я пойду! – отворачиваюсь, несусь к шкафу. – Только знай… Я больше не намерена быть с тобой. Разберись сначала с дерьмом, которое происходит в твоей жизни. Я не чертов запасной аэродром! И не жилетка… Утирай себе сопли сам. Ведешь себя как обиженный ребенок…

– Ты спятила. Ну, точно… – он как будто сдувается и, пожалуй, впервые в жизни я вижу его таким неправильно беспомощным. Сердце мучительно сжимается. Откладываю пальто, которое только что сняла с плечиков. Медленно возвращаюсь.

– Спятила. Да. Наверное. Хочешь со мной?

– Что? – сглатывает.

– Спятить… Сойти с ума. Двинуться… Доверившись снова. Себе в первую очередь. Мне… Или кому-то другому, черт с ним. Хочешь?

– Инна…

– Я на меньшее не соглашусь. Я очень тебя люблю. Очень… Просто реши, что для тебя важнее. Прошлое, в котором ничего хорошего нет. Или будущее, в котором может быть так много…

– Много чего? – сипит он. А я смеюсь, приободренная этим вопросом.

– А всего, что ты только захочешь. Тепла, смеха, заботы, слов, шорохов, стонов, уюта… Детей. – Нерешительно закусываю губу. – Я за любую авантюру, знаешь ли.

Иван молчит, беспомощно сжимая и разжимая кулаки. И я ведь понимаю, как тяжело человеку его возможностей отказаться от планов мести, остановившись буквально в шаге от черты. Я догадываюсь, как пьянит эта вседозволенность. Но я верю, что в последний момент его разум возобладает.

– Это вряд ли.

– Послушай, Жанна рассказала, что вы потеряли ребенка, но это ведь не означает, что у тебя их не может быть в будущем. Вдруг это ей наказание? – я пользуюсь тем, что он позволяет мне говорить, и вываливаю на Ивана все свои мысли сразу.

– Своим наказанием Жанна считает другое, – хмыкает тот.

– И что же?

– То, что я ее разлюбил, – все так же насмешливо, с некоторой даже издевкой, говорит Князев, глядя на меня из-подо лба.

– Надо же. Она умнее, чем я думала.

– Херня!

Я удивленно хлопаю глазами. Конечно, меня сбивает с толку неожиданная резкость Ивана. Но еще больше меня изумляет то, что он в принципе позволяет нашему разговору зайти так далеко.

– Я и не любил ее никогда. Это какое-то наваждение было. Седина в голову – бес в ребро. Так, кажется, говорят про таких, как я, идиотов?

Сглатываю. Фальстартом в животе взмывают миллионы бабочек. Разлетаются по телу и крылышками щекочут горло. Опасаясь зареветь, откашливаюсь.

– Ты не идиот.

– Еще какой.

– Ладно. По крайней мере, ты это понимаешь.

Наши взгляды снова встречаются. И впервые за много-много дней мы смеемся. От души. До слез.

– Ну, что ж… Я тогда домой. Может, еще успею прогуляться с Леськой.

Он кивает. И я испытываю некоторое разочарование, несмотря на то, что это, в общем-то, не самый плохой итог нашего разговора. Просто, наверное, в глубине души я все же рассчитывала на большее. Тогда как ему потребуется миллион лет, чтобы решиться на новые отношения. По крайней мере, в приемлемом для меня формате. Мелькает малодушная мысль – вернуться хотя бы к тому, что было. Но я душу ее на корню. Ставки слишком высоки. Я не могу играть на понижение.