Так что я приказал спустить паруса и стал дожидаться, когда незваные гости прибудут ко мне на борт. Я полагал, что это будут англичане; увидев андреевский крест[60] на моей мачте, они пойдут дальше; наших матросов они не имеют права забирать на службу его самозваного величества, чтобы ему пусто было!

Да, для меня единственным законным королем Шотландии являлся «красавчик принц Чарли»[61]. После смерти принца Чарли право на трон перешло к его сыну, кардиналу Генри Бенедикту Стюарту, герцогу Йоркскому. Но что поделаешь? Шотландией – да и всем Соединенным Королевством – ныне правят немцы, прости господи, из Ганновера. Особенно отличился нынешний Георг III, который сумел потерять колонии в Северной Америке, кроме никому не нужной Канады. Но так решил Господь. После разгрома якобитов у Каллодена в сорок шестом году, шансов у нас, шотландцев, да и сил, чтобы отвоевать нашу независимость, практически не осталось. И приходится жить под властью этих германцев.

Когда же корабли приблизились к «Дженни», я увидел, к своему ужасу, что у них на мачтах был не «Юнион-Джек», а андреевский флаг, только голубой на белом фоне. И повесил голову – мне стало ясно, что я потеряю «Дженни», а сам отправлюсь в плен в далекую Сибирь, где даже в августе лежит снег, воет вьюга и среди диких лесов бродят медведи-людоеды.

Вскоре на борт корабля поднялась досмотровая партия – офицер и с десяток матросов, точнее, наверное, морских пехотинцев.

– Лейтенант Широков, – представился офицер на неплохом английском. – С кем имею честь?

– Капитан Адамс, из Глазго.

– Шотландец, значит. Куда следуете?

– Туда и следую, с заходом в Ливерпуль, чтобы высадить несколько пассажиров.

– Вот, значит, как… И какие грузы везете?

– То, что принадлежит одному из пассажиров. Ну и припасы. Мы вообще-то возим эмигрантов в Североамериканские Соединенные Штаты. А обратно пассажиров, как правило, мало, так что мы берем с собой грузы, которые нам поручают. На сей раз, как я уже сказал, то, что лежит у меня в трюме, принадлежит одному из коммерсантов.

– Понятно… Ну что ж, очень хотелось бы поговорить с вашими пассажирами – и с офицерами. И досмотреть грузы.

Я лишь вздохнул. Было понятно, что они хотят проверить то, что я ему рассказал. Это-то не проблема, мне скрывать нечего. А вот что это за груз и что это, кстати, за люди… Этого я не знаю.

Через некоторое время очередь дошла и до меня. Про «Дженни» я рассказал все, как было. Про пассажиров же – только то, что знал, не более того. Услышав фамилию О‘Нил, мне показалось, что мой собеседник встрепенулся, но больше ничего про этого моего пассажира он не спросил. А потом мне пришлось посидеть в ожидании, пока меня не вызвали к тому же человеку.

Я приготовился к худшему, но тот лишь улыбнулся мне и сказал:

– Все сходится, капитан. Можете быть свободны. И ваши пассажиры тоже. А груз ваш – виргинский табак. Мистер Джонсон был настолько щедр, что подарил нам один ящик для команды. Неплохо, конечно, но в следующий раз привезите что-нибудь получше.

– А мне рассказывали… – начал я и осекся.

– Что русские – исчадия ада? – усмехнулся тот. – Будь на нашем месте англичане, а на вашем – русские, я полагаю, что кончилось бы совсем по-другому. А шотландцев мы жалуем больше, чем англичан. Имейте в виду, кстати, что Россия сочувствует справедливой борьбе вашего народа за свободу. Как сказал Роберт Бёрнс, который умер пять лет назад – мир его праху…

И он процитировал:

Lay the proud Usurpers low!

Tyrants fall in every foe!

Liberty’s in every blow!

Let us Do – or Dee!!![62]

Услышав это, я решился:

– Я всего лишь капитан и владелец небольшого корабля. Но я кое-кого знаю. Вот только вопрос, как им переговорить с вашими людьми?

– Насколько мне известно, в Париже живет достаточно якобитов даже сейчас, после Французской революции. Там сейчас есть и наши люди.

– Я что-то про это слышал.

– Так вот, пусть ваши знакомые свяжутся с кем-нибудь из них.

14 (26) сентября 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Василий Васильевич Патрикеев, журналист и канцлер Мальтийского ордена

Донесения из Швеции с каждым днем становились все тревожней и тревожней. Чтобы более подробно разузнать про настроения в Стокгольме, я решил отправить туда Ганса, у которого в столице Швеции имелись старые приятели по контрабандному ремеслу. Перед отъездом я его тщательно проинструктировал и составил список вопросов, которые нас интересовали.

Ганс внимательно изучил этот список, после чего кивнул и пообещал подробно разузнать обо всем, что сейчас творится в шведской столице.

– Только не пытайтесь вступать там в контакт с российским посланником бароном Будбергом, – напутствовал я Ганса. – Этот человек не внушает нам доверия. Он был в свое время наставником великого князя Александра Павловича, а своим поведением в качестве посла в Швеции неоднократно вызывал неодобрение императора Павла, за что дважды лишался своей должности. Будберг ненавидит Бонапарта, и в Стокгольме он работает, не защищая интересы России, а скорее вредя своему Отечеству.

– А почему же государь не отзовет его в третий раз? – спросил меня Ганс.

– Сейчас это преждевременно. Шведский король может посчитать его отзыв казусом белли. А этого нам не нужно. Пока не нужно.

– Понятно, – покачал головой Ганс. – Впрочем, мне лучше вообще не встречаться ни с кем из российского посольства. Кое-кто знает меня в лицо и может доложить о моем появлении в Стокгольме. Я лучше буду пользоваться услугами моих старых приятелей. Контрабандисты – народ особенный. Они много знают о том, что творится во дворцах сильных мира сего, но предпочитают об этом помалкивать.

– Вот и отлично. – Я открыл секретер и достал оттуда увесистый мешочек с золотыми монетами. – Это тебе на расходы, которые неизбежны при выполнении столь деликатной миссии. И да хранит тебя Господь!

Ганс ушел, а я стал прикидывать, что нам делать со зловредной Швецией, исходя из того, что произошло в нашей истории в начале XIX века. Было ясно, что нам придется снова воевать с этой державой. В Европе, пожалуй, не было ни одной такой страны (за исключением Польши), с кем Россия столько не воевала на протяжении многих веков. Было время, когда свеи побеждали нас, и мы оказывались лишенными выхода в Балтийское море.

Но после Северной войны и разгрома сильнейшей по тем временам шведской армии под Полтавой счет пошел уже в пользу России. Каждый мирный договор приводил