Я смотрел в окно и вдруг, на фоне темных оттенков, плавно покачивающихся под ветром, возник новый, совершенно не похожий на других. Оттенок? Я бы принял его за собаку, если бы он не встал на две ноги и не принялся ходить туда-сюда, будто выискивая потерянный бумажник. Из глубины дома казалось, что фигура на пустыре меняет свои обличия. Я видел, как человек приседал, полз на четвереньках и снова поднимался на ноги. Его движения с каждым разом ускорялись, словно неизвестный был чем-то обеспокоен и терял над собой контроль. Я не сомневался, что он что-то искал.

Я стал к окну в упор и попытался рассмотреть его, но лунный свет был слишком тусклым.

Кто это?

Рамилка? Владик? Кто-то с другой улицы?

Я глянул на Сабину. Мне не хотелось, чтобы девочка проснулась и не нашла меня рядом. Как бы глупо ни выглядели наши отношения, я желал, чтобы она обо мне думала. Сабина не боялась мышей, не боялась посещать дома покойников. Но было нечто такое, чего она не переносила, и я подумал, что, исчезнув, испугаю ее еще больше.

Когда я выходил в коридор, под ногой скрипнула половица, и в тот же миг на кухне раздался щелчок. Я подпрыгнул и стукнулся головой о потолочную балку. Пойманная в мышеловку мышь запищала, а ее коготки так цепко заскребли по полу, будто она убегала в нору вместе с капканом. Я оглянулся на окно. Силуэт стоял на фоне чернеющих кустов. Он уже ничего не искал, а стоял и всматривался в дом, словно осознал, что тот как-то причастен к его потере.

Перед тем, как открыть дверь, я присел на корточки. Смелая девочка не запирала свой дом на засов. В этом я убедился, опустив ручку вниз. Дверь открылась, свежий ветер ворвался внутрь. Остатки сна исчезли. Я вышел из дома, пригнулся и спустился с крыльца.

Укрываясь за кустами, я прополз несколько метров до прогала, который разделял окно и забор. Выходить на открытое место было опасно, но из собственного укрытия я ничего не видел.

Спустя мгновение за забором послышался шорох. Звуки быстро удалялись прочь. Когда шорохи стали едва слышны, я поднял голову и увидел, как человек пересекает участок земли, где старый репейник представлял собой непроглядный частокол из колючих веток и листьев. Незнакомец двигался к дороге. Он прошел десять метров со скоростью ящерицы, минуя иголки и толстые стволы. Рамилка называл это место губительным. Он был уверен, что иглы репейника вызывают лихорадку. Если Рамилка относился к этому так убежденно, вряд ли бы он туда полез. Я сразу убрал его из подозреваемых.

Человек выбежал на дорогу, a я бросился за ним. Выбраться из зарослей оказалось не так-то просто. Я перемахнул через несколько кустов, ломая ветки и налетая на их сучки. Под ногами хрустел сухостой. За шорты цеплялись колючки. Наконец я увидел, как черный силуэт падает на четвереньки и… исчезает.

Это было немыслимо! Он как будто в одночасье превратился в животное! Уже за калиткой я заметил лишь маленькую удаляющуюся точку, которая, не добежав до пересечения улиц, свернула с дороги и нырнула под забор.

«Сбежал он, конечно, как пуля. Даже быстрее».

Нет, это не Рамилка и не Владик.

«Существо явилось из дома проповедника». Озираясь по сторонам, я понял, что на улице не работает ни один фонарь. Спустя несколько секунд, когда от странного инцидента не осталось и следа, свет на дороге вспыхнул.

Я вернулся в дом, лег на кровать и забрался под одеяло. В комнате было холодно. Сабина прижалась ко мне, и так, греясь друг о друга, мы проспали до утра.

Глава 7

Пес

Утром перед школой я зашел за Рамилкой. Мне хотелось узнать не только про нож. Хотелось, чтобы Рамилка объяснил, почему подглядывал за Сабиной и почему, черт возьми, не рассказал об этом своим друзьям. За столько лет совместной дружбы я впервые почувствовал удар под дых. Мне не давал покоя его поступок — разумеется, если он на самом деле был.

Я знал, что рано утром мама и папа Рамилки спали. Папа — потому что работал всю ночь на складе, мама — потому что просто любила поспать. Однажды я спросил Рамилку, кто готовит ему завтрак, и он ответил, будто бы готовит себе сам. Чашка кофе и бутерброд составляли его утренний рацион. А когда я рассказал, что моя мама каждое утро готовит геркулесовую кашу со сливочным маслом, он ответил, что от каши у меня рано или поздно воспалится аппендицит и бегать быстрей всех в классе я уже не смогу. У Рамилки были свои заморочки в голове, зато он никогда не высмеивал негативные черты своих родителей. Мама не хотела готовить сыну завтрак — ничего страшного. Сын приготовит его сам.

Я толкнул калитку — и, увы, по другую сторону забора звякнул засов. Я уже собирался свистнуть, набрал в грудь воздуха и вдруг заметил одну деталь: куда-то пропала Рамилкина собака. Обычно, стоило пройти мимо и сбавить шаг, как его остервенелый пес начинал разрываться от злости. И вдруг — ничего. Я заглянул во двор через щель между столбом и калиткой. Двор был пуст. Отсутствовала и машина родителей. Тут я вспомнил, что по субботам и воскресеньям Рамилкина мама торговала на рынке мясом, a по пятницам они ездили за товаром. Следовательно, родителей дома нет.

Я оставил портфель на лавке и запрыгнул на забор.

Рамилкина мама обожала цветы не меньше моей, и высаживала их на все свободные места, куда только падал глаз. Так как вдоль забора рос пышный палисадник, мне не осталось ничего другого, как спрыгнуть в цветы, и оттуда перебраться на бетонную отмостку дома. До сей поры, я был уверен, что делаю все правильно, но почему это делаю, объяснить себе я не мог.

Когда под ногами захрустели розы, и их острые колючки воткнулись в мои школьные брюки, я подумал, что иногда цветы доставляют людям проблем гораздо больше, чем люди цветам. Достичь отмостки одним шагом мне не удалось именно из-за роз. Брюки обзавелись затяжками. Я поцарапал ноги, и прежде, чем выпутаться из колючек сломал несколько стеблей. За домом была еще одна клумба, где розы росли вперемешку с шиповником. Это место облюбовал Рамилкин пес. Как ни гоняли его оттуда,