В это время их внимание привлек топот копыт и ржание лошади. Арнульф и монах обернулись и, вглядываясь в почти непроглядную ночную темень, направились к церкви, возле которой, судя по всему, решил остановиться на ночлег еще один путник.

– Здесь пошаливают, отче?.. – тихо спросил Арнульф монаха, а сам незаметным движением руки расстегнул кожаный ремешок, удерживавший кинжал в ножнах. Его пальцы легли на холодную резную рукоять. Почувствовав себя вооруженным, англичанин несколько успокоился.

– Всякое бывает, сын мой… – ответил ему священник, семенивший чуть поодаль. – Я, слуга Божий, уповаю лишь на милость Господа, да на милосердие…

– А я, признаться, уповаю только на себя… – машинально ответил ему Арнульф и тихо извлек кинжал из ножен, после чего спрятал его в складках своей просторной накидки.

Они подошли к церкви и увидели одинокого путника, явно местного, так как одет он был в альмогаварскую кожаную куртку-безрукавку, из-под которой виднелись звенья старой кольчуги, доходившей ему до локтей. Короткий меч удобно висел на боку незнакомца и, судя по его затасканному виду, частенько служил своему хозяину верой и правдой. Маленькая испанская горная лошадка – верный и незаменимый спутник горцев и рейдеров по мусульманским тылам, несмотря на свой невзрачный вид и кажущуюся слабость, слыла выносливым и прытким животным, способным преодолевать большие расстояния, а об ее неприхотливости в еде уже слагались легенды. Короткие путлища седла, да и само испанское седло с множеством кожаных сумок, непохожее на высокие, словно стулья, рыцарские европейские седла показывало, что путник был воином-кавалеристом. Таких воинов в Испании называли весьма интересным прозвищем – хинетес. Круглый и видавший виды старый щит всадника был приторочен слева к седлу, в короткое копье, удобное для метания и конного поединка с маврами, было закреплено к седлу справа.

– Доброй вам ночи, сын мой… – монах остановился, не дойдя до ночного гостя каких-то семь или восемь туазов. – Да хранит вас Господь…

– Доброй и вам ночи, падре… – на наваррском наречии ответил ему незнакомец. Арнульф понял лишь смысл его слов, но насторожился, всегда готовый к неожиданностям, ведь время было позднее, да и местность, мягко говоря, не сильно радовала радушием и не вселяла покой в сердце.

– Не приютите, часом, путника, едущего на войну с врагами веры?.. – спросил монаха альмогавар.

– Доброму человеку грех отказать в ночлеге. – Поклонился монах. – Ступайте за мной, сын мой, только, прошу вас не судить меня за бедность и скромность моего крова…

– Была бы крыша над головой, падре… – засмеялся незнакомец. – Все же лучше, чем кормить комаров…

Они вошли в домик монаха и стали укладываться на топчанах. Арнульф с интересом разглядывал гостя, не удержался и спросил, старательно подбирая испанские слова:

– Вы, уважаемый дон, простите, не знаю вашего имени…

– Хавьер… – хриплым голосом ответил ночной гость. – Хавьер-наваррец…

– Приятно познакомиться, дон Хавьер, – Арнульф вежливо кивнул головой. – Меня зовут Арнульф, я из Англии родом…

– Испания очень гостеприимна… – съязвил Хавьер. – Врагов веры, думаю, хватит и на англичан.

– У вас весьма интересное седло и вооружение… – сделал ему комплимент Арнульф. – Необычное седло.

– Седло кавалериста-хинетес, дон Арнульфо… – незнакомец прокашлялся в кулак, снял с плеча перевязь и положил меч рядом с топчаном. – Так удобнее ездить и биться с маврами. Они, собаки, юркие, словно мыши… – Хавьер посмотрел на него пристальным взглядом человека, знающего себе цену и умеющего различать людей. – Вы, я смотрю, тоже не очень-то похожи на богомольца.

– Вы угадали, пришлось малость повоевать во Фландрии… – как бы вскользь произнес Арнульф. – Сносно стреляю из арбалета, немножко умею управляться пикой и глефой…

– А ваша рука и костяшки пальцев говорят, что вы еще и неплохой мечник… – глаза Хавьера сверкнули искрой недоверия.

– О! Это вам только кажется… – ответил англичанин, – я больше по части писанины. – Он незаметно, так, на всякий случай, положил кинжал у себя за спиной.

– Вот и хорошо, а то мне кажется, что у вас рука вспотела. – Хохотнул Хавьер, показывая, что догадался о кинжале англичанина. – Негоже как-то разговаривать по душам и при этом прятать под складками одежды кинжал…

Арнульф смутился, растерялся и покраснел. Он не ожидал, что столкнется с таким опытным и глазастым воином.

– Места здесь больно дикие… – попытался оправдаться он. – А я езжу в одиночестве…

– Ну, дон Арнульфо, с вашей-то игрушкой здесь и впрямь делать нечего…

Арнульф развел руками и засмеялся.

– Хочу мир посмотреть, может, кому и сгожусь… – ответил он.

– А я собрался в Таррагон. – Сказал альмогавар. – Там, говорят, новый граф из ваших, из нормандцев. Говорят, что суровый, но щедрый к тем, кто, верой служит ему мечом и щитом, землю дает и даже титулы. – Глаза наваррца блеснули искорками. – Он как-то умудряется жить в мире и с мусульманами, и со своими единоверцами. У него, поговаривают, даже армия состоит из мусульман и христиан…

– Весьма занятно… – ответил Арнульф. – И, что же, он из Нормандии? Может, все-таки, франк?..

– Нет, мой сосед с месяц назад вернулся из тех краев. – Хавьер зевнул. – Он воевал с ним почти с самого начала. Нормандец! Прет, как кабан, и сильный, как лев…

– А можно, дон Хавьер, я поеду с вами? – Арнульф подался вперед корпусом. – Я тоже хочу увидеть своими глазами…

– Не вопрос… – ответил, зевая, Хавьер. – Завтра поутру и отправимся…

– Спасибо. – Ответил Арнульф, не веря своей удаче. – Спокойной вам ночи…

– И вам не храпеть… – засмеялся Хавьер, лег на топчан и, повернувшись к нему спиной, почти сразу заснул, демонстрируя прекрасные нервы опытного воина. Только тот, кто неоднократно смотрел в лицо смерти, знает, что сон и отдых способны сохранить, пополнить и восстановить силы и реакции, и, поэтому, способен засыпать всегда и везде, используя любой момент для такой вот своеобразной подзарядки внутренней батареи.

Арнульф тоже лег на топчан, долго ворочался и, как ни старался, долго не мог заснуть. Только под утро, замучив себя до полного изнеможения, его организм, наконец-то, потребовал отдыха…

Утром, помолившись и кое-как позавтракав скудной пищей монаха, гостеприимно приютившего их, Арнульф и Хавьер сели на своих отдохнувших за ночь коней и направились к юго-востоку, держась вдоль зыбкой и изменчивой, как судьба, границы христианских королевств с мусульманскими тайфами.

Слава Богу, что с Арнульфом ехал Хавьер. Альмогавар, выросший среди постоянных и нескончаемых войн, казалось, нутром и сердцем чувствовал опасности, подстерегавшие их на этом трудном пути к границам Таррагона. Несколько раз он, хватая Арнульфа за рукав или