— Ты умрешь, — к своему удивлению, сказал Дан.

Он сам не понял, каким образом между стонов боли затесались эти спокойные и какие-то отрешенные слова.

Удивился этому и Цуйгаоцзун.

— Что?.. — переспросил король, задержавшись на выходе.

— Ты умрешь, — повторил Дан, — Я не знаю, как. Но не минет год, и тебя не станет, на этот раз окончательно. Ты уже не сможешь сбежать. Незримые часы отмерят твой срок в последний раз.

Каким-то образом ему удалось договорить эту довольно длинную речь, несмотря на боль, хотя под конец от спокойствия и отрешенности не осталось и следа.

— Запомни мои слова.

— Я не запоминаю пустых угроз обреченных, — отмахнулся король, — А твоя дерзость будет стоить тебе трех цзиней плоти.

Он выразительно посмотрел на инструмент, напоминающий нож с торчащими из лезвия загнутыми зубьями, и Дан содрогнулся.

— Продолжайте, — распорядился король.

Сегодня королевский двор был взбудоражен. Дворяне и чиновники переговаривались между собой, и все вместе это создавало мерный шум растревоженного улья. Не было сомнений, что во время таинства королевского напутствия новому наследному принцу что-то пошло не так, но вот что? Слухи множились, как крысы в чумном городе, подобно болезням разнося дурные идеи и самые фантастические гипотезы. Придворные поглядывали друг на друга, подозревая ближнего в самых невероятных кознях, но истины не знал даже правый советник Цзао Гуангли.

И видно было, что его это всерьез беспокоит. Он, второй человек в стране после короля, — и чего-то не знает?!

— Его Величество здесь! — поставленный голос главного евнуха как по волшебству оборвал разговоры и пересуды.

Второй раз за день кресло с королем Шэнь Юшенгом внесли в тронный зал. Это казалось невозможным, но в этот раз король выглядел постаревшим еще больше; боль и траур печатью застыли на его лице. Усугубляла впечатление и белая ткань, укрывавшая его плечи.

И все-таки, былая сила звучала в его голосе, когда он начал вещать:

— С тяжелым сердцем сообщаю я вам дурные вести. Мой сын. Наследный принц Лиминь одержим злым духом. Могущественный демон захватил его тело, смотрит его глазами, говорит его устами и убивает его руками.

Никто не осмеливался шептаться и переглядываться в присутствии Его Величества. Однако справиться с удивлением на лице, сохранить невозмутимость, подобающую благородному мужу, удавалось далеко не каждому.

А между тем, король продолжал:

— Именно этот демон руками Лиминя убил двух других моих сыновей: первого принца Веймина и второго принца Сяолуна. В своей жадности до власти он пытался убить и меня во время таинства королевского напутствия, и тогда королевство неизбежно погрузилось бы во Тьму и отчаяние. К счастью, его план провалился, в поединке со мной он потерпел поражение и был пленен.

— Этот демон заслуживает наказания! — грянула толпа.

Никто не посмел бы сказать что-либо другое.

— Заслуживает, — благостно согласился Шэнь Юшенг, — Однако сын мой невиновен в преступлениях, совершенных его руками. Сейчас наследный принц Шэнь Лиминь брошен в темницу ради его же собственного блага. Когда злой дух будет изгнан из его тела, наследный принц будет освобожден. И в скором времени вступит на мой престол, ибо я чувствую, что срок мой подходит.

— Долголетия, Ваше Величество! — крикнул кто-то из собравшихся министров, первым сориентировавшись.

— Долголетия, Ваше Величество! — хором воскликнули остальные придворные.

Шэнь Юшенг лишь слабо улыбнулся. Их пожелания не имели никакой силы, не могли дать этому телу даже одного дня. И даже мастерство заклинателя шестнадцатого ранга, хоть и продлевало ему жизнь, было недостаточно, чтобы не чувствовать, как сжимаются на его горле костлявые руки Смерти.

— Ваши желания греют мне сердце, — заверил старик, — Однако на моих плечах судьба всего королевства, и я обязан сделать все возможное и невозможное, дабы пережило оно эту смуту. Посему я повелеваю. Слушайте и передайте другим. До тех пор, пока мой наследник Лиминь не освободится от влияния злого духа, что владеет его телом, в королевстве Шэнь будет назначен регент. Здесь, в присутствии всех вас, регенту королевства будет вручена нефритовая табличка, наделяющая его правом говорить от моего имени, буду ли я жив или же мертв. Здесь, в присутствии всех вас, регент королевства даст Клятву Заклинателя, что сдаст табличку сразу же после того, как Его Высочество наследный принц освободится от влияния злого духа, что ныне обитает в его теле. Внести табличку!

Выточенный из зеленого нефрита символ регентской власти, украшенный золоченой надписью «Волей народа, волей трона, волей Неба», полагалось носить на золотой цепи, переброшенной через одно плечо. Вот уже пятьсот лет королевству Шэнь не приходилось прибегать к этому обычаю.

Но тяжелые времена требуют тяжелых решений.

— Здесь и сейчас я вручаю табличку королевского регента самому верному и надежному из слуг Моего Величества...

Правый советник Цзао Гуангли приосанился, готовясь выступить вперед, едва прозвучит его имя. Ни на секунду не сомневался он, что миг его наивысшего триумфа наступит через считанные мгновения.

— ...Чжи Чонглину, моему личному ученику. Чонглин, выйди вперед.

В абсолютном безмолвии молодой заклинатель, совсем еще мальчишка на фоне присутствующих министров, встал перед троном короля и с достоинством опустился на колено. Даже если старики-придворные и считали его недостойным быть регентом, никто не смел сказать и слова супротив королевской воли.

— Чонглин, все последние годы ты верно служил мне. Ты сражался под моим началом во время мятежа клана Фен. Ты заботился о золоте в моей казне и о людях моей страны. Ты более, чем кто-либо, достоин того, чтобы быть моей рукой и моим голосом в эти смутные времена. Волею Неба и своей, я назначаю тебя регентом королества Шэнь. Прими эту табличку и верши мою волю.

— Милость ваша безгранична, Ваше Величество! — вскричал заклинатель Чжи, — Клянусь вам, я сделаю все, чтобы воля ваша свершилась! Даже если мне придется карабкаться на гору из лезвий под ударами молний Небесного Владыки, я выполню все, что вы прикажете!

И безмолвно замкнулся поток духовной энергии, свидетельствуя Клятву Заклинателя перед лицом самого Небесного Закона.

На то, чтобы сохранять привычную маску холодной невозмутимости, скрывая ото всех обуревающие его эмоции, у Лунь Танзина уходило не менее половины духовных сил.

Хотя какая-то часть его разума продолжала