Несмотря на весь свой немецкий патриотизм, Бебель видел недостатки своих современников: зазнайство, презрение к наукам и искусствам, льстивость, угодничество, попрошайничество. Сколь наболевшим вопросом в Германии того времени было попрошайничество, можно судить по тому, что в начале XVI в. там издавались даже специальные указы о нищих. В некоторых случаях закон разрешал просить милостыню. «Законно» попрошайничали повивальные бабки; студенты могли собирать подаяние, если у них были хорошие рекомендации от профессоров. Попрошайничество и бродяжничество были тогда характерны и не только для Германии. Недаром в XVI — XVII вв. в испанской литературе был так распространен тип бродяги-авантюриста пикаро.

Интересны лживые истории, рассказанные Бебелем в «Фацетиях». Интересны они тем, что в них Бебель дает не ложное или ошибочное представление о действительности, а нарочитый, специальный смешной обман. Лживые рассказы он нередко вносит в правдоподобную, реальную ситуацию. В лживых историях Бебеля впервые в литературе появился специальный герой-враль — Кузнец из Каннштадта, место которого позднее, в XVIII в., занял знаменитый барон Мюнхгаузен (в словаре пословиц Вандера выражения «Lügenschmied» и «eine Lüge schmieden» взяты у Бебеля). Кузнец из Каннштадта сам совершал мюнхгаузеновские подвиги или рассказывал о доблестях своих знакомых. С Кузнецом из Каннштадта у Бебеля соревновались во лжи священники и монахи, но они выдавали за чудо то, что у Кузнеца было намеренной ложью.

Составной частью немецкой литературы о дураках (Narrenliteratur) были фацетии Бебеля на эту тему. Его рассказы о глупых, простоватых мундингенских крестьянах стоят в одном ряду с более поздней народной книгой о шильдбюргерах (1598). Швабская Шильда — это Мундинген, особого рода город Глупов. Глупцы из Мундингена, как герои книги о шильдбюргерах, были уверены, что обладают здравым смыслом, превыше всего ставили свои обычаи, блюли свой очаг и пр. Поэтому фацетии о мундингенцах воспринимаются и как сатира на немецкое мещанство, и вообще как осуждение того «здравого смысла», глупость которого заметил еще Эразм Роттердамский.

Многие остроумные ответы (facete dictum) и смешные положения, в которые попадают герои фацетий (facete factum) и в наше время кажутся смешными. Но есть и такие фацетии, юмор которых до нас не доходит, и мы не понимаем, почему то или иное положение или высказывание могли показаться Бебелю забавными или достойными осмеяния. Конечно важно, что фацетии часто строились на современном конкретном материале, и некоторые намеки, вышучивания могут нам быть просто недоступными из-за того, что мы «не в курсе дела», но, кроме этого, юмор фацетий Бебеля, как и юмор шванков, в XX в. может иногда показаться слишком плоским, чтобы кого-нибудь развеселить.

Фацетии должны были быть смешными. В основе фацетий лежало то же содержание, что и в шванках, та же стихия смеха, что и в фастнахтшпилях, в которых жизнь воспринималась, как хохот, как праздник. В этом было некоторое сходство с миром гомеровских богов, с их неизменным гомерическим смехом. Недаром говорят, что у Гомера часто виден стиль шванка[305]. Но у Гомера все время смеются не люди, а боги. Людям трудно смеяться все время — не такое веселое у них житье. Фастнахтшпили, шванки — это жанры средневековые. В Средние века строго размеренная повседневная жизнь с сознанием непреложной иерархии, догматизма и пристойности сменялась чем-то совершенно противоположным во время праздников. Сменялась полным смешением, смещением, снижением привычных понятий, даже кощунством, грубым зубоскальством и непристойностью (вот он пасхальный смех, который не нравился Эразму Роттердамскому)[306]. В праздник было весело, все летело кувырком, в праздник не было никаких абсолютов, рассказывали смешные глупости, потешались над разумом (вот она «литература о дураках»), в праздник все было эксцентрично, все нарушено (вот откуда истории о лгунах, о грубых крестьянах, грубых священниках и монахах). В будни одно, а в праздник другое.

У Бебеля связь с народными жанрами проявлялась и в том, что в его рассказиках все очень часто происходило в трактире, в бане, в церкви, на корабле и пр. Все было как бы рассчитано на всеобщее обозрение. Но Бебель иногда, даже если он сам участвовал в том веселом событии, о котором рассказывал, все же оставался сторонним наблюдателем, просветителем, ценителем. Жанр, который он избрал, у него не всегда целостен. Он карнавальный и веселый, но лишь частично, потому что у Бебеля повествование распалось на два совершенно разных жанра; один — смешной, разудалый, другой — разумно-назидательный. Все это немецкий гуманист изложил на латинском языке и назвал фацетией. Во время серьезных, степенных будней не до смеха, и Бебель стыдил, поучал, убеждал, обличал на примере какой-нибудь вполне праздничной, смешной сцены, о которой он только что перед тем рассказал. Стиль литературного произведения вообще не часто бывает единым, и у Бебеля стиль веселый, карнавальный тоже переходил в стиль дидактический, в стиль публицистический. Не последнюю роль в распаде одного стиля и создании нового — сыграло и то, что народное, часто площадное содержание Бебель излагал на латинском языке, и тем самым заведомо предназначал это содержание не для площади, а для неширокого круга образованных людей. Перед гуманистом-Бебелем стояли задачи просветительские, стилистические, переводческие, политические, религиозные, и он хотел соединить их все с народностью шванка, написав свои фацетии. Фацетии же у него получались хуже, чем у Поджо. Хуже из-за того, что Бебель во многих случаях ставил перед собой взаимоисключающие задачи[307]. Однако, продолжая дело Тюнгера, он создал, конечно, интересное произведение немецкой литературы эпохи гуманизма. Его фацетии с радостью читали многие поколения не долько в Германии, но и в других странах.

В первый раз первые две книги были изданы вместе с пословицами в 1508 г. под таким заголовком: «In hoc libro continentur Haec Bebeliana opuscula noua. Epistola ad cancellarium de laudibus & philosophia veterum Germanorum Epistola ad Petrum Jacobi Arlunensem de laudibus & auctoribus facetiarum. Libri facetiarum iucundissimi: atque fabulae admodum ridendae. Proverbia Germanica in latinitatem reducta. Mithologia hoc est fabula contra hostem poetarum. Elegia in obitum doctoris Henrici Starrenvuadel praeteritorum vaticinatoris. Elegia hecatosticha de institutione vitae Bebelii dum pestis Tubinge grassaretur. MDII. Elegia ad Appoloniam puellam pulcherrimam de meditatione venturae mortis & senectutis. Ad Thomam Vuolphium iuniorem de laude doctorum et poeticae. Egloga contra vituperatores poetarum. Epitaphium Cytharedi ad Joannem Streler Ulmensem. Cantio vernacula. Laus musicae Apologia poetae de stirpe sua. Elegia Cimonis stulti qui amore factus est prudentissimus». В конце стояло имя издателя и дата: Argentoraci Joannes Grüninger imprimebat. Anno MDVIII.

При жизни Бебеля его