Примерно час мы проработали вместе, разговаривая о разных пустяках. Постепенно разговор угас, и мы погрузились в молчание, в котором не было, однако, никакого отчуждения или холодности. Так можно молчать только с самым близким тебе человеком. Малиновка, беззаботно опустившаяся на ограду, заставила нас улыбнуться. А когда с улицы донесся колокольчик фургона мороженщика, мы обе рассмеялись.

– Молодец, парень! Надо быть большим оптимистом, чтобы торговать мороженым в декабре, – сказала Сильвия.

– Марк и Рози, думаю, взяли бы по порции, несмотря на декабрь, – ответила я, и она снова засмеялась.

– Да уж, они большие сладкоежки. Не то что ты.

Я вспомнила, как в жаркие летние дни мы втроем сидели в ряд на ограде палисадника дома Сильвии и Ричарда и у каждого в руке было по мороженому. Марк и Сильвия расправлялись со своим в рекордно короткий срок, мое же часто успевало растаять, прежде чем я его приканчивала – или делилась остатками с подругой.

– А какой я была после того, как погибли мои родители? – спросила я, мысленно вернувшись к истории маленького мальчика, о котором я узнала на лекции, и вспомнив о первом визите Клер ко мне домой, который должен был состояться во вторник.

Сильвия выпрямилась, отведя от лица светлые волосы. Руки у нее были в земле, и на щеке остался грязный след.

– Ты была… очень одинокой. И растерянной. Я помню – вы с Рози постоянно хихикали, когда играли. Вам обеим достаточно было просто поглядеть друг на друга – и вот вы уже хохочете и остановиться не можете, но, после того как умерли твои папа и мама, ты частенько замолкала прямо посреди игры и забиралась ко мне на диван, чтобы я тебя обняла. Ты никогда не говорила об их смерти, но ты об этом думала… и тебе порой становилось очень нужно, чтобы тебя кто-то обнял и прижал к себе. Мне очень хотелось тебя как-то утешить. Помнишь, тогда мы с тобой много возились на кухне, пекли всякие вкусности?

– Ага. Булочки с шоколадом.

– Булочки с шоколадом, имбирное печенье, сырные палочки… Ричард говорил – у него дома теперь собственная пекарня.

Я улыбнулась. Я хорошо помнила те времена, помнила, что Сильвия всегда разрешала мне вылизать миску, в которой она смешивала шоколадную глазурь. Щеки у меня были в шоколаде, а витавшие в кухне вкусные запахи и волшебство, которое превращало малоаппетитные на вид ингредиенты в нечто бесконечно вкусное, дарили душе мир и успокоение. «Ум-м! Ну и вкуснятина!» – восклицал, бывало, Ричард, входя в кухню, а я смеялась, когда он отправлял в рот только что испеченное печенье и картинно жмурился от восторга.

– Как вы теперь живете? – спросила я, порывисто обнимая Сильвию и прижимая ее к себе.

– Да так, потихоньку, – отвечала она, крепко обнимая меня в ответ. – Знаешь, иногда я поступаю в точности так же, как и ты когда-то: с головой ухожу в какое-нибудь занятие, а сама думаю: «Когда я расскажу Ричарду, он взвоет от восторга!» Но потом… потом я вспоминаю, что его больше нет, и мне снова становится худо.

– Понимаю, – сказала я. – Со мной тоже так бывает.

И мы еще раз крепко прижались друг к другу, а затем снова вернулись к прополке.

Прошло минут пять. Сильвия неожиданно вздохнула и выпрямилась, потирая поясницу.

– Знаешь, Бет, я немного тревожусь за Марка. С Рози-то все как будто в порядке, а вот с ним… Кстати, ты с ней давно виделась?

– В понедельник вечером мы собираемся встретиться, чтобы погулять по Лондону и посмотреть Рождественское световое шоу.

– Это просто замечательно, Бет. Впрочем, как я только что сказала, с Рози все будет о’кей. Она сумела побороть свое горе, избыть его, а вот Марк… Он до сих пор носит его в себе, а ведь ему надо организовывать свой бизнес, вставать на ноги.

– Кстати, как у него – получается?

Сильвия махнула рукой.

– У меня такое ощущение, что не особенно, но ведь ты сама знаешь – ни Марк, ни Грейс ни за что не скажут, если у них что-то не так. Особенно мне. Они, видишь ли, не хотят меня тревожить. Раньше Марк пришел бы ко мне поговорить, но теперь у него есть Грейс. Вот с отцом он бы, возможно, и посоветовался, если бы тот был жив, – Ричард, как-никак, полжизни был самозанятым и как будто неплохо справлялся. – Она вздохнула. – Нет, милая, я ничего не могу тебе сказать, я ничего не знаю наверняка. Не исключено, что я беспокоюсь из-за пустяков. С матерями так бывает. Ты и сама скоро это узнаешь.

– Ну, может быть. Хотя…

– Узнаешь, – с нажимом повторила Сильвия. – А если хочешь знать мое мнение, то, что ты задумала, – совершенно правильно. И просто чудесно.

– А вот мне иногда кажется, что моя затея отдает… безумием.

– Вовсе нет. Наверное, это будет нелегко, но результат того стоит, можешь мне поверить. Я, во всяком случае, постараюсь помочь тебе всем, чем только смогу.

– Вы с Ричардом всегда мне помогали.

– Как мы могли не помогать, моя милая? Мы всегда тебя очень любили – и Ричард, и я. И Тильда тоже, благослови Бог ее душу. Она желала тебе только добра, но не всегда справлялась.

– Разве я была такая отпетая?

– Что ты, вовсе нет. Просто ты тосковала по своим родителям, с тобой стряслась беда, и тебе нужна была спасительная гавань. Пристанище. То же самое потребуется и любому ребенку, которого ты усыновишь. Им всем нужно пристанище.

– Именно этим вы стали для меня когда-то и до сих пор остаетесь. И вы, и Ричард.

– Да, я знаю. Он был удивительным… Иногда мне просто не верится, что его нет с нами уже почти год.

Я подумала об океанском круизе, в который Сильвия должна была отправиться на рождественские каникулы.

– А где будет твой корабль в день годовщины?

Сильвия воткнула в землю садовые вилы и, вооружившись секатором, стала подрезать разросшийся плющ.

– Если ничего не случится, мы будем в Бриджтауне. Это на Барбадосе. Там у нас однодневная стоянка. Я планирую кое-что там закупить… Ты сама знаешь, как Ричарду не нравилось, когда я таскала его по магазинам. Зато потом я поеду на экскурсию в пещеру Харрисона[16]. Вот это ему понравилось бы. Говорят, там очень красиво, все эти сталактиты и сталагмиты…

Я улыбнулась.

– Я до сих пор