неё это нонсенс, бессмыслица. Это как говорить выжившему в катастрофе, что её вероятность стремится к нулю. Он не поверит, потому что был в эпицентре, он пострадал и потерял близких, поэтому ваши проценты вероятности звучат, как оскорбление. Восприятие человека состоит не из процентов, оно построено на эмоциях.

– Нужные эмоции можно воссоздать… разве нет?

– Можно, но не всегда это работает. Важны не только эмоции, но и определённые декорации-обстоятельства. Ива выросла без отца, и так уж сложилось, что ваше мнение о многих вещах в жизни её психика воспринимала не как слова сверстника, который может ошибаться, а как слова единственного мужчины, которому она могла доверять. Вы были для неё своего рода ориентиром во всём, что касалось «мужского» в её восприятии. Я как-то видела фильм, в котором гангстеры не могли разбить бронированное стекло, но одно единственное касание рассыпало его вдребезги. Речь шла о такой потайной точке, точке абсолютной уязвимости, настолько хорошо спрятанной, что вероятность её найти стремится к нулю. В фильме обыграна «случайность», как вершитель всего, и вот с Ивой случилось нечто похожее: совокупность обстоятельств и несколько слов разбили её вдребезги. Воссоздать случайность подвластно только богу.

– Говорят, бог есть в каждом из нас – он в нашей вере.

– Ива выжила только потому, что её любовь к миру оказалась сильнее ненависти к человеку, сломавшему в ней женщину. К сожалению Мэтт, не всякую игрушку можно склеить после того, как её разбили. Мы Иву склеили, вопрос в том, кто захочет повесить её на свою ёлку.

– Уверен, желающих найдётся немало.

– Да что там верить, я знаю, что так оно и есть. Вы то, может, и жаждете теперь посадить её на самую макушечку, но только вот она туда не полезет, что бы вы ни сделали – спрыгнет.

– Не спрыгнет.

– Удачи. Только позвольте одно напутствие: пока будете вешать, не разбейте снова.

Мэтту было очень плохо. Он и подумать не мог, что его может так сильно ломать не по ушедшим близким – таких у него было двое, и он очень хорошо знал, каково это – а по живому человеку.

Ему было больно думать о том, что чувствовала Ива в школе. И он с ужасом осознавал, чем именно стали для неё те его слова. Он понимал, почему они сломали её. Точнее, как так вышло, что именно он разрушил её исключительно цельную и, казалось, неуязвимую натуру Гермионы Грейнджер.

Бен нашёл Мэтта на заднем дворе, развалившимся в садовом кресле. Около кресла и около крыльца выстроились в ряд винные, пивные бутылки и даже парочку из-под водки. Мэтт, похоже, не брился дней семь и выглядел так, словно живёт не в самом мягком климате страны, не в самом дорогом и фешенебельном городе Канады, а где-нибудь на Аляске добывал в течение последних семи лет нефть. Единственное, что выдавало в нём человека, избалованного судьбой – это одежда. Правда, бренды были безбожно перепачканы соусом для крылышек гриль из доставки и винными пятнами.

– Что стряслось? – прогремел Бен.

– Я почти убил человека.

– Какого ещё человека?

– Хорошего. Очень.

– Опять что ли попал в аварию? Тебе, может, совсем за руль не садиться? Ты хоть… не пьян был?

Мэтт отрицательно потряс головой.

Бен призвал всю свою сосредоточенность, уселся напротив друга и, нахмурившись, принялся его изучать.

– Так о каком человеке речь? – заподозрив куда более серьёзную проблему нежели очередное ДТП, спросил Бен. – Кого ты чуть не убил?

– Иву.

Глаза Бена вначале расширились, а потом сузились.

– Нашу Иву?

– Мою Иву.

Бен никаких других Ив кроме Джонсон в окружении Мэтта не знал, поэтому напрягся ещё сильнее. С чего это Мэтт решил, что Ива – его? Он и сам не заметил, как сжались его кулаки.

– Так, рассказывай, – наконец, приказал он.

– Семь лет назад, на твоей свадьбе… я сказал Иве, что она страшная и толстая… и что переспать с ней можно только из жалости… в качестве благотворительности.

Не прошло и секунды, как Мэтт отключился. Бен не рассчитал, что друг, во-первых, ещё полностью не восстановился после аварии, и у него и без того имеется парочку трещин в челюсти и черепе, а во-вторых, друг пил, не просыхая, неизвестно сколько дней.

Мэтт очнулся от тряски и холода – вся его одежда была мокрой, словно на неё вылили ведро воды, а может, и два.

– Чёрт, мужик… – сказал чей-то знакомый голос. – Прости, я тебя тоже чуть не убил…

– Бывает, – философски заключил Мэтт и попытался подняться на ноги.

Пол часа спустя спиртное распивал не только Мэтт, но и Бен.

– И что теперь? – никак не мог переварить новости Бен. – Это ж получается, она из-за тебя этой грёбаной анорексией заболела, так?

– Так.

– И что теперь?

– Что теперь, что теперь! А ничего. Делать что-то нужно. Что-то человеческое. Нормальное. Правильное.

– Ты любишь её? – неожиданно спросил Бен.

И Мэтт вдруг впервые понял, полностью осознал и сам для себя принял, что да, он, оказывается, любит Иву Джонсон.

Любит.

– Мне понадобится твоя помощь, – поставил он Бена перед фактом.

На следующий день состоялось второе заседание суда, на которое Ива не явилась по причине неотложной помощи корове в родах, которую её хитрый адвокат окрестил лошадью, потому что лошадей общество любит больше, хоть и пьёт каждый день коровье молоко.

Глава 18. В отпуск за чужой счёт

В конце июля Бен позвонил Иве и пригласил к себе на ферму на барбекю. Он заверил, что они с Мединой были бы очень рады её увидеть и очень скучают.

– Скажи, пожалуйста, а Мэтт и София будут? – сразу решила выяснить Ива.

– Нет. Да их и в стране-то нет. Уехали сразу после суда. И я очень хорошо тебя понимаю, Ива. Знаешь, это так странно – дружить с двумя людьми, которые между собой судятся, но… я полностью на твоей стороне.

– Спасибо.

– И я, вообще, не понял Мэтта с этим иском, честное слово. Хорошо хоть он под конец одумался.

Ива об этом «одумался» уже слышала со всех сторон и от матери, и от Луны, и даже от своего адвоката. По словам последнего, ничто так не гарантировало Иве победу, как выступление одного из истцов. Однако в глазах Ивы всё это не делало