Мой собеседник был явно удивлен.

— Нет, вроде нет. Это возле пакистанской школы.

Я записал координаты и на полном газу поехал в Аджман. Еще фабрики! Когда всё это кончится!

Как мне и сообщал мой знакомый, Аджманская национальная фабрика ремесел состояла из трех расположенных в ряд цехов, окна каждого из которых были тщательно завешены металлическими жалюзи. Я припарковал машину и вышел. Было так жарко, что асфальт плавился под ногами.

— Привет! Там кипит славная работа.

Я с удивлением обернулся и увидел позади себя араба.

— Так, говорите, славная работа? — сказал я, прислушавшись к шуму дрелей, доносящемуся из-за жалюзи.

— Да, — кивнул он.

— И что они там делают?

Он моментально огляделся вокруг и ушел, что-то бормоча себе под нос.

Я сделал несколько снимков здания фабрики и сел назад в машину. Было бы глупостью рваться внутрь. Я и так знал, что там происходит, и у меня уже были снимки, сделанные на другой аджманской фабрике.

На душе у меня было безрадостно. Я думал, что, может быть, возрастающая во всем мире кампания против торговли костью возымеет здесь какой-то эффект. И что же? Новые фабрики растут как грибы. Каждый день множество слонов обрекалось на заклание ради удовлетворения их запросов. Даже если мы добьемся запрета, не будет ли это слишком поздно?

Я поехал назад мимо другой аджманской фабрики. В последние две недели я регулярно следил за ней, часами наблюдая из машины всех входящих и выходящих. На главной улице Аджмана были специально созданные неровности, чтобы усмирять лихачей; проезжая первый такой бугор, я заметил, как рядом со мной снизил скорость белый «БМВ». За рулем сидел китаец, а с ним рядом на переднем пассажирском сиденье — элегантная китаянка. У меня заколотилось сердце. Я знал, что у Джорджа Пуна как раз белый «БМВ». Я пропустил эту машину вперед и вижу: как только она поравнялась с аджманской фабрикой, свернула к краю дороги, и водитель вышел.

Я припарковал свою машину на том самом месте, которое обычно занимал, когда мы приезжали сюда с Сьюзи, и включил кондиционер. Джордж Пун (я был уверен, что это он) наблюдал за тем, как над воротами цеха, который пустовал, когда я тут был в последний раз, навешивали табличку: «ЖЕМЧУЖНАЯ МАСТЕРСКАЯ».

Похоже, он еще и расширял свой бизнес.

* * *

Перед отлетом из Дубая в Лондон я пригласил Пола Саракикья пообедать. Он был почти все время прикован к гостинице, в которой жили члены его делегации, и перед отлетом я хотел в последний раз встретиться с ним. Мы отправились в ресторан «Интер-Континенталь», который при всей своей роскоши славился умеренными ценами. Обедать в ресторанах и кафе весьма популярно в Дубае, время за хорошей едой пролетает быстро. В этот ресторан съезжается публика со всего побережья залива.

Полу все это было в новинку. Разглядывая шикарные интерьеры, он качал головой, не веря своим глазам.

— Невероятно! И все это благодаря нефти! — засмеялся он.

Похоже, во взглядах Пола, что самая счастливая жизнь — на лоне дикой природы, вдали от всех соблазнов цивилизации, появилась трещина.

— Ты рад, что едешь домой?

— Жду не дождусь, — улыбнулся он, — но мы еще не едем. Начальство еще хочет остаться. Они настроены на то, чтобы добиться хоть какого-то сотрудничества с дубайскими властями.

Я с пессимизмом оценивал их шансы, но промолчал.

— Я огорчен тем, как они нас приняли, — признался Пол. — Власти мало чем помогли нам. Такое впечатление, что они не хотят прекращения торговли слоновой костью.

— Что ж, если предложение Танзании будет принято КИТЕС, у них не будет другого выхода. Они больше не смогут продавать браконьерскую кость. По крайней мере странам — членам КИТЕС.

— Во-первых, Дейв, КИТЕС еще должна принять это предложение. Надо постараться довести до сведения общественности, что происходит здесь и в Гонконге. Если удастся решительно настроить общественное мнение, КИТЕС придется с ним считаться.

…Это был хороший дружеский обед. Мы не просто сдружились с Полом, но каждый из нас оценил вклад другого в дело спасения слонов.

Выйдя из-за стола, Пол положил мне руку на плечо.

— Приезжай в октябре ко мне на свадьбу, Дейв.

— Спасибо, Пол, — сказал я. — Я бы с удовольствием. Но вряд ли смогу. В любом случае, я в этом месяце буду в Швейцарии на конференции КИТЕС — воевать за принятие запрета на торговлю костью.

Пол сдержанно взглянул на меня.

— Точно. Как же я забыл об этом! — Он поразмышлял еще мгновение. — Что ж, перенесу свадьбу на ноябрь.

— Я глубоко польщен, — сказал я, тронутый такой заботой. — В этом случае я приеду обязательно.

Глава четырнадцатая

Апрель 1989

Вашингтон — Танзания — Дубай

ЭЛЛАН

На следующий день по возвращении из Танзании — это было воскресенье — я пошел в офис ЕИА забрать адресованную мне корреспонденцию. Там меня ждал неприятный сюрприз. Оба верхних лестничных пролета были завалены щепками. В щепы была разнесена входная дверь офиса, так что даже рама была наполовину вырвана из дверного проема.

Всего-то взяли около сотни фунтов мелочью да кое-какие вещицы с письменного стола, но мы больше беспокоились, что же с нашей работой. Взломщик хорошо похозяйничал в офисе, и бумаги были разбросаны всюду. Все ли документы были целы, сказать было невозможно. С виду работа взломщика-дилетанта; но так ли это было на самом деле?

Впрочем, размышлять об этом не было времени. Дейв только что вернулся из Дубая, а через несколько дней Дженни ввела нас в курс того, что происходило в Европе во время нашего отсутствия. Предание огласке ситуации с браконьерством набирало силу. Программа «Кук рипорт» о слоновой кости была назначена на 15 мая, и мы хотели подготовить к этому сроку наш фильм. Дейв снова провел переговоры с Ай-ти-эн. Просмотрев наш последний фильм, они собирались сделать спецвыпуск из трех частей, давая в течение трех вечеров подряд в программе новостей. Эти передачи придутся как раз на крайний срок подачи заявления в КИТЕС — 12 мая. Но тут была вот какая загвоздка. Они хотели снять несколько сцен на месте, со своим ведущим, и просили, чтобы я или Дейв поехали с ними в Танзанию и Дубай и помогли на местах. Поскольку мы опять сидели на мели, а Ай-ти-эн предлагала нам семь с половиной тысяч фунтов за право первого показа, отказаться не было никакой возможности; но