сделало жизнь совсем невыносимой. Несмотря на это, мать любила его.

Воспитательница Фрайда говорила: когда его мать пришла к ней впервые, без него, она рыдала так, что напугала всех детей. Ее слезы, такие искренние, заставляли плакать саму Фрайду.

В тот мартовский день, когда мать в последний раз поцеловала его в макушку и быстро ушла, он впервые встретился с Лиарой. Маленькая девочка с блондинистыми волнистыми волосами выглянула из-за двери и робко помахала крохотной ладошкой, а потом сразу же убежала обратно в дом. Он не понимал, что происходит. Думал, мать скоро вернется.

Но она не вернулась. Ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Через месяц он перестал спрашивать Фрайду каждый день, когда же придет мама. Через два месяца впервые подумал, что жить с воспитательницей Фрайдой и остальными детьми не так плохо. Через три месяца он перестал скучать. А через полгода едва ли вспоминал, что когда-то его жизнь была другой.

Лиара, скромная и улыбчивая, постоянно приходила к нему. Поначалу она жутко стеснялась и не знала, как с ним заговорить, а потому просто приносила игрушки и садилась рядом. Иногда стаскивала с кухни конфеты или пирожные и делилась. Это был их маленький секрет, хотя, думал Нэйтан, воспитательница Фрайда все знала, просто делала вид, что у них получается быть незаметными.

Тогда детей в приюте было немного. Это едва ли можно было назвать приютом – трехэтажный дом, немного больше тех, в которых жили аристократы. Их финансировало местное управление, редко приходили пожертвования от жителей и еще реже – от государства. Но все были счастливы, насколько вообще возможно быть счастливым, оказавшись сиротой.

Они играли с Лиарой каждый день. Вместе гуляли в городе, вместе убирались, вместе смеялись и вместе плакали, вместе ели, а зачастую – вместе спали. Воспитательница Фрайда первые пару раз возмущалась: у всех были свои кровати, и Нэйтану с Лиарой не нужно было спать на одной. Но они упрямились. И тогда Фрайда сдалась: раз детям так комфортнее, то она не имела ничего против.

Нэйтан моргнул. Они с Дакотой сидели в повозке, в то время как Айлей гнал лошадей в сторону Атриса. Он подумал, что, вероятно, скоро в последний раз увидит воспитательницу Фрайду.

Лиара бежала по лесу. Когда наступило позднее утро, она опрометью бросилась к зарослям, чтобы никто ее не заметил. В лесу водились только дикие звери, и Лиара сомневалась, что они могут причинить ей больший вред, чем люди. Та медведица помогла ей, хотя Лиара до сих пор не понимала, что произошло в день их побега.

Тонкие ветки хлестали по лицу и рукам, но она не останавливалась. Картинки вокруг практически не менялись и напоминали Лиаре тот лес, из которого они с Нэйтаном чудом выбрались. Сердце стучало как бешеное, внутри все клокотало. Тягучая неприятная боль скручивалась в ком, Лиаре казалось, что ее вот-вот стошнит. Но она продолжала бежать. Жадно проглатывая воздух, она бежала в сторону Атриса, хотя даже не была уверена, что выбрала правильную дорогу.

Страха не было. Ее состояние больше напоминало помутнение рассудка, но Лиара все списывала на переутомление. Где-то на периферии сознания мелькала мысль, что она должна успокоиться, прийти в себя и вернуться в дом Айлея и Дакоты. Но она не успокаивалась. Пробежав несколько часов, Лиара едва ли чувствовала усталость, и ноги сами несли ее в неизвестном направлении.

Неведомым образом она заставила себя остановиться, когда почувствовала в ногах острую боль, а к горлу подкатил огромный ком. Лиару вырвало вчерашним ужином, ноги подкосились, и она рухнула на колени. Из нее вышло все, но тугие клубки внутри по-прежнему ощущались. Ей стало жарко, потом холодно и снова жарко. С трудом поднявшись, Лиара пошла дальше. Хотела бежать, да не выходило – она падала. Ноги больше не держали.

Лиара проползла пару метров, после которых сдалась и устроилась у ближайшего дерева. Горло саднило, до ужаса хотелось пить. Она поскребла по собственной шее, будто бы от этого могло стать легче, и простонала. Лиара думала, что готова заплакать. А потом ей казалось, что она готова снова сорваться на бег. Не сделала ни того, ни другого. И закрыла глаза.

Однажды в их родной город пришла какая-то зараза; говорили, что обычная простуда, но с осложнениями. Лиара сильно заболела. Ей тогда было двенадцать.

В тот год заболели многие дети в приюте, пятеро умерли. Ей повезло. Поднялась жуткая температура, начался сильный кашель. Было так плохо, что она с трудом могла открыть глаза. Нэйтан, несмотря на крики воспитательницы Фрайды, не отходил от нее ни на шаг. Мог заразиться, но упорно сидел около кровати. Он, кажется, рассказывал какие-то истории, но она ничего не запомнила, кроме его голоса. Мягкого, наполненного добротой и любовью, скрывающего тревогу за ее жизнь.

В воспоминаниях Лиара плакала. И Нэйтан тоже. Но ее тогда так лихорадило, что она не знала, правда это или все привиделось. Нэйтан сжимал ее руку и обращался к кому-то – не к ней – в надежде, что она, Лиара, скоро поправится. По щекам у него текли слезы. Эти моменты всплывали в памяти как в тумане, она не понимала, где начало, а где конец, и откуда она знала, что он плакал.

А еще она не помнила жизни без Нэйтана. Они попали в приют практически одновременно – ее забрали на пару месяцев раньше, и оба эти месяца она просто безудержно рыдала. А когда появился Нэйтан, вдруг плакать перестала.

Лиара открыла глаза. Лицо у нее оказалось мокрым от слез. На улице уже было темно. Рядом она заметила дикого зверя. Лежащего, кажется, спящего и большого. Он был меньше медведя, но точно больше взрослой лисы. Цвет шерсти в темноте Лиара разобрать не могла.

Комья внутри расползлись приятным теплом, когда в голову вдруг пришла странная мысль: зверь ее охраняет. Жар прошел, Лиара чувствовала себя в разы лучше, чем несколько часов назад, когда отключилась прямо в лесу. Животное посапывало, но Лиара была уверена, что, появись рядом с ней опасность, он бы вскочил. Это знание пришло к ней из ниоткуда, она просто знала, что права.

Недолго думая, Лиара поднялась. Зверь сразу же зашевелился и проснулся. Даже в темноте она разглядела его большие глаза. Огромный бело-серый волк смотрел на нее темными глазищами, и она верила, что волк – ее единственный шанс попасть в Атрис. Ей даже не нужно было что-то говорить, волк и так все