Шрифт:
Закладка:
– Никогда не слышал. Ну ладно, давай.
Молдаванский быт мало изменился с начала века. На черных воротах мелом красовалась гигантская надпись: «ТУАЛЕТА НЕТУ», которую намалевала баба Шура.
– Ходют по ночам всякие. Страшно до ветру выйти!
Дворовой туалет с единственной часто перегорающей лампочкой действительно и днем навевал первобытный ужас видом и запахом.
Но удобств в квартире действительно не было. Второй этаж продолжал использовать ночные горшки и ведра. В семье из семи человек с годовалой Лесей одного уже не хватало.
Отдельная песня – воскресные купанья. Взрослые периодически ходили в баню. Женя и Нила – раз в неделю в женскую, Тося и Пава – в мужскую, но в разное время и с разными компаниями. Детям грели выварку и две кастрюли воды. В оцинкованном корыте мылись по пищевой цепочке – сначала младшие, потом старшие. Мытье головы – отдельная процедура со сбором драгоценной почти чистой горячей мыльной воды. Взрослеть не хотелось – потому что полноценная ванна с шампунем «Кря-кря» превращалась в быстрое спартанское намыливание стоя в корыте с быстрым же обливанием из ковшика. Пока мама черпала новый и смешивала горячую и холодную воду – ты успевал замерзнуть.
На день рождения Люды Толик решил сделать невиданный подарок и повторить семейный подвиг Вани Беззуба. Он выгородит часть кухни под будущую ванную комнату. Добудет унитаз, с Нилиными связями на работе соберет все трубы. Человек, который рассчитывает оптимальный крой парусов с учетом ветрового режима побережья и отливает по собственному чертежу особой формы румпель на яхте, может сделать даже невозможное. Тем более, что воду с полуночи до шести утра отключают ежедневно.
Бабу Шуру, главного демона двора, Тося укротил одним заклинанием:
– За сутки у вас будет туалет, если достанете унитаз и бачок. Трубы с меня.
Бог сотворил мир за шесть дней. Чтобы сотворить чудо сразу для двух квартир, Тосе хватит месяца расчетов и подготовительных работ и шести часов. Ровно в полночь он пробьет пол своей квартиры и потолок бабы Шуры, спустится к ней, прорубит ее деревянные перекрытия и врежется в трубу городской канализации. К шести утра он замажет цементом щели в полу сначала у Шуры, а потом под ее влюбленным взглядом снизу – у себя в полу.
С первым пиканьем радиоточки в двенадцатой квартире начнет наполнятся бачок. Через два дня появится ванна.
Дома на унитаз с коричневым кругом из прессованных опилок выстроится очередь. Дети будут сливать, дергая за цепочку бака, и медитировать на льющуюся воду. Потом начнутся экскурсии для соседей.
– Да, – скажет Нила, – теперь никакая холера нам не страшна.
– Можете смело жрать зеленые абрикосы и немытую черешню, – объявит Женя. – Понос больше не стихийное бедствие.
В Лидкину коммуну позвонили. Три звонка.
– Мадам Ланге! Там до вас пришли! Открывать? – заорала у нее под дверью услужливая соседка Зина.
– Деревенщина! Училка по распределению, все лебезит, лезет без мыла в задницу! Точно на мою комнату глаз положила, – прошипела Лидия Ивановна Ланге и сладким голосом простонала:
– Да, голубушка, откройте, пожалуйста, я совсем без сил.
Лида быстро накинула на ночную сорочку парадный шелковый японский черный халат. Не китайскую подделку с машинной вышивкой, а дорогую старинную вещь. Она задвинула разобранную постель шелковой же ширмой с ручной росписью – псевдо-восточный европейский стиль шинуазри был ее любимым. Лидка присела за стол в ожидании посетителей, которых услужливая добросердечная Зина заставила разуться и вымыть руки перед входом.
На пороге стояла пара. Мужчина – типичный книжный червь в засаленном кургузом костюмчике и «библиотекарша», как моментально окрестила ее Лида, с пышными волосами и такими же пышными формами типичной «махровой» еврейки.
– Слушаю вас.
– Здравствуйте, – слега поклонился мужчина, – я – Изяслав, а это Римма Марковна. Вы же Лидия Ивановна Ланге? Вдова Николая Николаевича? Правильно?
– Правильно. С чем пожаловали, товарищи? – подняла бровь Лида.
– Вы понимаете… – замялся Изя… – у нас очень деликатное дело. Семейное… Нас тут попросили родственники…
К разговору, неодобрительно покосившись на мямлю, активно подключилась Римма:
– Лидия Ивановна, я – Римма Резник. Живу в трех кварталах на Садовой. Преподаю на мехмате. Нам очень нужна ваша помощь. Вы же в оккупацию оставались в Одессе?
Лидка мгновенно сгруппировалась и окаменела. Один из ее главных страхов запрыгнул хищным зверем ей на плечи и обдал из пасти жарким дыханием, так что она моментально взмокла – за ней пришли. Старые покровители из органов, кто знал об агенте «Графиня», подохли, новые не разобрались, и теперь ей конец.
– Не вижу связи между мехматом, покойным мужем и оккупацией, – отрезала она. – Если у вас есть повестка или ордер, прошу предъявить.
– Что вы! Что вы! – пошла пятнами Римма. – Как вы могли подумать! Мы не оттуда. Вообще наоборот… Понимаете… мой дядя Боря, Борух, он меня полгода назад нашел. Он живет в Америке.
– А я здесь каким боком?
– Мои успели выехать, а его родители остались в Одессе. Их… их убили.
– Сочувствую. Давайте ближе к делу.
– Ему было шесть. И он был в лагере. Его тайно вынесли, спасли. Он сидел в телеге у биндюжника под тряпками, и женщина какая-то очень красивая давала деньги биндюжнику, много, и ругалась, что ребенка притащили под ресторан. Говорила, что так повесят и ее, и его, и ребенка. Борух написал: «Она сказала: “Я не хочу смотреть на него. Мне все равно, кого спасти. Вдруг вас поймают, и он меня потом опознает. Вывезите его из города”».
Лида сидела не дыша…
– И что? – выдавила она из себя.
– Он сказал, что биндюжник поцеловал ей руку со словами: «Как скажете, мадам Ланге». Сейчас дядя Борух ищет свою спасительницу. Изя мне помог. Мы искали в архивах, он сумел добыть информацию, что ваш супруг открыл ресторацию во время войны. Как она там называлась?.. И я сопоставила… Ресторан и Ланге… И его после войны не посадили… Значит… Значит, вы были с нашими, в подполье! Это были вы, да? – Она с полными слез глазами таращилась на Лидку. – Вы понимаете, что вы – праведница мира?
Лида поджала губы и тяжело вздохнула:
– Да. Я была в оккупации. Но посмотрите на меня – с такой внешностью я просидела в этой комнате всю войну, как мышь под веником. И нет, я не знаю вашего дядю.
Тут вмешался Изя и затараторил:
– Вы что, боитесь? Или считаете, что мало сделали?! Или что добро не должно называть себя? Лидия Ивановна! Если это правда, то вам полагается не только бесконечная благодарность от Римминой семьи, но и орден от государства Израиль.
