–Не люблю, когда он мне снится,– сказала Бета.– Не к добру это.

–И в этот раз тоже?

–Да, мне плохой сон приснился,– продолжала Бета.– В нем был ты. Вы с папой вдвоем. Ты чем-нибудь опасным занимаешься?

–Бета, за меня волноваться ни к чему. Честное слово.

–Папа как будто стоял спиной к Национальному театру. Там, где во время войны нашли девочку.

–Так…

–А с ним был кто-то, кто стремился остаться незамеченным. Он был…

–Что?

–Да нехорошее что-то с ним было связано. Он был весь в крови, что ли. Я его толком не видела, но знала, что это ты. Ты точно уверен, что тебе не угрожает никакая опасность?

–На сто процентов. Не беспокойся обо мне, Бета.

–Ты собираешься что-нибудь натворить?

–Натворить?

–Да.

–Бета!

–Ты в тени спрятался.

Конрауд покачал головой. Бета смотрела на него с серьезным выражением лица.

–Ты уверен?– спросила она.

–Конечно, уверен. Что я такого мог бы натворить?

–Ты не знаешь, сколько в тебе от папы,– ответила Бета и поднялась, чтобы уйти.

–Все я знаю, Бета,– сказал Конрауд.– Не надо мне про это говорить.

Он проснулся среди ночи в кромешной тьме, зажег свет и пошел в туалет. Он уже много лет просыпался для этого каждую ночь. Он снова залез под одеяло и уже начал засыпать, как его угораздило подумать о рассказе Беты про Национальный театр – и тут он понял, что не уснет. Этот сон Беты зацепил его – хотя, разумеется, он не показал виду. После ее визита он нескоро успокоился – и вот опять бессонница.

Конрауд ворочался с боку на бок, беспокойный, напряженный, перебирал разные способы снова обрести душевный покой – но безрезультатно. Способ, который он использовал чаще всего: подумать об Эртне – в этот раз оказался бесполезен. И во время этой борьбы с бессонницей он вспомнил, где же ему попадалось имя Бернхард.

Он вышел из спальни и вынул списки, которые дал ему Хоульмстейн: имена ребят, бывших в скаутском отряде в одно время с Сигюрвином.

И вот это имя было перед ним.

Бернхард Скули Гвюдмюндссон.

Теперь Конрауду уж точно стало не до сна.

47

Когда он в первый раз сидел в засаде перед домом, отдел расследований еще находился в ведении уголовного судьи Рейкьявика. В ту пору Конрауда и его коллегу по имени Рикхард послали в засаду на человека, который скрывался и которого подозревали в контрабанде алкоголя в особо крупных масштабах на торговом судне. Они видели, как он пьяный крадется домой под покровом ночи, а когда они арестовывали его, с ним вышло много возни. Впоследствии Конрауд часто участвовал в подобных операциях, сидел в полицейской машине без опознавательных знаков и пытался поймать людей, у которых были нелады с законом. Эти засады порой бывали долгими и ужасно скучными и сопровождались какими-то дурацкими мурашками по коже, как в плохом кино.

И вот – он снова в такой ситуации. Злой, невыспавшийся – он уже долго просидел, следя за домом, но не увидел там ни малейшего движения и стал гадать, не подобраться ли ему поближе. Он припарковался чуть поодаль на той же улице среди других машин и старался держаться незаметно. О хозяине дома, Бернхарде, он знал мало,– но тот был единственным жильцом, прописанном в этом доме. В телефонном справочнике в Интернете было написано, что он автомеханик.

Конрауд понимал, что доводов у него мало. Даже если это тот самый Бернхард, который был вместе с Сигюрвином в скаутском отряде, это само по себе мало значило, даже хотя он и ехал с женой по улице Скулагата в ту ночь, когда погиб Вилли.

Время шло. На улице все было спокойно. Конрауд всю ночь не мог заснуть и приехал на место рано поутру, а машины хозяина перед домом не оказалось. Было воскресенье, и Конрауд решил, что, наверное, Бернхард работает вахтами. Он до сих пор ничего не знал о месте его работы. С собой в машину Конрауд взял термос с кофе и пару бутербродов. Когда он разговаривал с этим Бернхардом пару дней назад, время шло к вечеру, и тот, очевидно, только что пришел с работы домой. А может, сейчас он вовсе не работал, а развлекался и оставался у кого-нибудь ночевать. А еще была вероятность, что он уехал из города на выходные.

Время медленно тянулось. Конрауд услышал в отдалении церковный колокол. Ему никогда не приходило в голову сходить в церковь на службу.

Он почувствовал все возрастающее желание размяться и наконец вышел из машины, хотя это и было против всех правил. Ему понравилось, что можно разогнать кровь, и он стал тихонько приближаться к дому Бернхарда. Это была последняя секция длинного таунхауса, стоящая вплотную к дороге. Задний двор был обнесен глухим забором, и что в нем, Конрауд не видел.

Он снова направился к машине, сел за руль – и вдруг ни с того ни с сего стал вспоминать старые песни. Он без труда припомнил «Три колеса у машины, а она все везет… туман над пустошью крылья простер, под градом глохнет мотор…», а также «Бьёсси, Бьёсси, Бьёсси, любимец дам». А вот в песне «Синие глаза твои» он забыл некоторые строчки. Он никак не мог вспомнить, то ли взгляд этих глаз был «глубок и чист», то ли «высок и чист»,– и в самый разгар борьбы с этой загадкой незаметно задремал.

Когда он проснулся, к дому Бернхарда подъехала машина. Входная дверь открылась. Бернхард вышел из дому, сел в машину, и она поехала в ту сторону, где сидел Конрауд. Он сполз вниз по сидению, но Бернхард, кажется, его не заметил. Конрауд завел мотор, развернулся и медленно покатился за ним в сумерках.

Бернхард держал путь на восток, вскоре он уже поднялся на Ауртунскую горку, но свернул вниз в индустриальный квартал, в сторону моря. Там он поколесил по улицам среди автомастерских и автосалонов и наконец остановился у одной мастерской. Конрауд припарковался на безопасном расстоянии и стал наблюдать. Бернхард вошел в здание. Над дверями висела маленькая табличка, но Конрауду не было видно, что на ней написано. Перед мастерской стояло множество машин – развалюх, пригодных разве что на запчасти.

Бернхард провел некоторое время в мастерской и наконец вышел оттуда с каким-то предметом в руке (каким именно, Конрауд не разглядел) и уехал прочь. Конрауд решил больше пока за ним не следить.

Он направился к мастерской. Она мало чем отличалась от других авторемонтных мастерских, разве что была грязнее. В чем причина этого, он понял, прочитав табличку на двери: это была не мастерская, а место торговли автозапчастями. На двери была наклейка с надписью «Запчасти почти на все марки машин». У дощатой стенки, отделявшей двор этого места от территории соседней фирмы, возвышался полуобрушенный штабель негодных покрышек. Рядом лежала куча старых ржавых ступиц, на них – перевернутое автомобильное сидение. К стенке были прислонены две оторванные дверцы. Сама дверь, ведущая в лавку автозапчастей, была ржавая, с двумя заляпанными окошками. Конрауд попробовал в них заглянуть, но ему ничего не было видно.