Между прочим, за последние тридцать лет его племя поредело в большей степени, чем за все прошедшие годы. Дело в том, что по мере вымирания акаана дьявольская жестокость оставшихся возрастала. Они все чаще охотились на богонда, чтобы терзать пленников и пожирать их в темных пещерах.

— Они нападают то на звероловов в лесу, то на земледельцев, которые растят овощные бананы, — рассказывал Гору. — Теперь в холмах часто происходит… веселье, как они его понимают. Эти вопли… и нечеловеческий смех… Они швыряют прямо на улицу то отгрызенную руку, то обглоданный череп… А то жрут кого-нибудь прямо в звездном небе над нашими головами…

В довершение всех бед началась нешуточная засуха и, как следствие, голод. Пересохли многие родники, не уродились ни рис, ни батат, ни зеленый банан. Откочевали в другие места буйволы, олени и антилопы гну, чьим мясом привыкли питаться богонда; осмелевшие от бескормицы львы утратили страх перед человеком и снова стали появляться на плато. Чтобы выжить, люди охотились на диких свиней, составлявших естественную пищу акаана. Поголовье свиней сразу уменьшилось, и акаана разгневались. Еще бы, ведь засуха, львы и охотники богонда уничтожили всех коз и не менее половины свиней!

Голодная пора в конце концов завершилась, но ущерб оказался невосполнимым. Животные, некогда кишевшие на плато, стали осторожны, и поймать их весьма нелегко.

— Богонда съели свиней, — сказал Гору. — И тогда акаана съели людей богонда…

Жизнь чернокожего народа превратилась в сущий ад на земле, и нижняя деревня, в которой насчитывалось всего полторы сотни душ, взбунтовалась. Доведенные до отчаяния постоянными налетами, они попытались дать «хозяевам» отпор. Когда очередной акаана залетел прямо в деревню, чтобы утащить малыша, его окружили и расстреляли в упор.

После чего население Нижней Богонды укрылось в хижинах и стало ждать своей участи…

— И расправа, — сказал Гору, — последовала в ту же ночь.

Акаана, всегда опасавшиеся хижин, преодолели эту боязнь. Вся стая прилетела с холмов и ворвалась в деревню… Верхняя Богонда проснулась от ужасающих криков и богохульного «веселья» крылатых чудовищ — и поняла, что нижней деревне пришел конец. Всю ту ночь подданные Гору пролежали в своих домах, потея от смертельного страха, не смея пошевелиться и только слушая вой умирающих соплеменников да перекличку торжествующих монстров…

— Потом крики затихли, — сказал Гору и вытер со лба обильно выступивший пот. — Но до самого рассвета мы слышали, как акаана пировали в развалинах. Пировали — и смеялись над нами…

Рано поутру люди Гору увидели, как обожравшаяся стая, тяжело хлопая крыльями, улетала обратно в свои холмы. Так демоны с восходом солнца убираются в ад… Попозже несколько смельчаков осторожно прокрались посмотреть на разгромленную деревню, и то, что они там увидели, заставило их без оглядки бежать прочь.

— И до нынешнего дня, — сказал Гору, — ни один из нас не подойдет туда ближе чем на три перестрела. Ибо там поселился ужас…

Кейн понимающе кивнул. Холодные глаза пуританина смотрели еще угрюмее, чем всегда…

— Потянулись дни за днями, — говорил Гору. — Мы дрожали от страха, ожидая, что вот-вот придет наш черед…

Отчаяние и страх порождают немыслимую жестокость. И вот люди племени стали метать жребий, и тот, кому не повезло, был привязан к столбу между двумя деревнями в надежде, что акаана оценят это проявление верноподданничества и, может быть, Верхней Богонде удастся избежать участи соплеменников.

— Этот обычай, — сказал жрец, — мы переняли у людоедов: те в старину поклонялись акаана как божествам и каждую луну предлагали им в жертву по человеку. Потом, правда, они случайно выяснили, что акаана можно убить, и на этом поклонение кончилось. По крайней мере, так я думаю…

И Гору принялся убеждать Кейна, что ни одно смертное существо, даже очень злое и очень могущественное, недостойно божеских почестей. Да, его собственные предки тоже иногда приносили жертвы с целью умилостивить крылатых чудовищ, но лишь в последние годы такая практика сделалась постоянной. И отказаться от нее было уже нельзя — акаана ждали любимой забавы, и их разочарование могло обернуться гибелью для всей деревни. И каждый месяц богонда избирали из своего все убывающего числа юношу или девушку, которых вели на склон и привязывали к столбу…

Кейн пристально наблюдал за выражением лица Гору, скорбно повествовавшего об этой жуткой необходимости, и постепенно до него дошло, что жрец говорил искренне. Англичанину оставалось лишь содрогаться при мысли о целом народе, медленно, но верно исчезавшем в ненасытных утробах племени монстров…

Соломон спросил Гору о том несчастном, которого ему довелось снять с жертвенного столба. Выслушав, жрец кивнул. В его добрых глазах стояла боль. Как выяснилось, бедный парень провисел там целый день и целую ночь, пока акаана наслаждались мучениями его трепещущей плоти. Но он не напрасно принял свой ужасный конец — до сих пор жертвоприношения вроде бы отводили от деревни окончательный гнев крылатых людей. Кажется, хрупкое равновесие было восстановлено: остатки диких свиней давали немногочисленным акаана необходимое пропитание, и они довольствовались тем, что время от времени утаскивали детей, а раз в месяц в охотку тешились возле окровавленного столба.

Тут Кейн подумал кое о чем и спросил:

— Так людоеды, говоришь, никогда не поднимаются на плато?

Гору покачал головой.

— В джунглях они чувствуют себя в безопасности. Они никогда не пересекают саванну.

— Ну да, — сказал Кейн. — А кто же тогда за мной гнался до самого подножия холмов?

Гору, однако, снова покачал головой.

— Людоед был всего один. Мы видели его следы на земле.

Похоже, за Кейном шел смельчак из смельчаков, чья охотничья страсть оказалась сильнее страха перед жутким плато… за что ему и пришлось заплатить самую высокую цену. Осознав это, пуританин зло оскалился и даже щелкнул зубами, чего обычно не позволял себе, считая такое проявление досады нравственно неприемлемым. Но мысль о том, что он столько времени удирал от одного-единственного врага, была просто невыносима. Теперь понятно, почему супостат так осторожно крался за ним, выжидая ночи, чтобы напасть!..

— Но с какой стати, — спросил он жреца, — акаана схватил чернокожего, а не меня? И почему то чучело, которое сидело со мной рядом на ветке, так на меня и не набросилось?

— Ты пустил людоеду кровь, — объяснил Гору. — Ее запах послужил крылатому демону сигналом для нападения. У акаана нюх на свежую кровь не хуже, чем у стервятников… А еще они очень осторожны и стерегутся всего нового и неизвестного. Они еще ни разу не видели человека, который их не боится. Вот и решили сперва присмотреться к тебе, подождать, чтобы ты утратил бдительность, и тогда