— Так, чую, времени почти не осталось, — вздохнул он, — защита на артефакте истаивает. Тёмный бог скоро проявится.

— Он уже проявился. Не сам, через посыльного. Попытался заслать новую душу в это тело. Не насовсем, а только чтобы достать артефакт.

— Ох ты ж, — ошеломлённо выдохнул Мефодий Всеславович. — Неймётся ему. И как?

— В этой схватке я победила, но та особа на драку не рассчитывала и была не готова. Место опять же, для неё чужое.

Я ничуть не заблуждалась относительно своего успеха: даже в этот раз победа далась нелегко, а что будет, когда заявится готовая к отпору личность, уже со скепсисом относящаяся к пугалкам про душу, я даже загадывать не хотела. Ещё меня сильно беспокоил тот факт, что ключом к моей прошлой личности был второй Зверь, пугающая меня инфернальная лиса. Что-то подсказывало, что если она истает, то ключ в двери попросту сломается, лишив меня памяти о прошлом навсегда.

Во входную дверь постучали, и вскоре Полина внесла поднос с одним-единственным письмом, которое выглядело довольно сиротливо, несмотря на лежащий рядом с ним костяной нож для бумаг. Так же сиротливо выглядела короткая записка: «Хороший ход, но вашу позицию он не улучшит» с затейливым вензелем «АВ» вместо подписи. На вырисовывание подписи наверняка ушло львиное время из подготовки письма к отправке, настолько тщательно там был прорисован каждый завиток. Наверное, Волков, пытался так успокоиться. Возможно, первые варианты письма были куда длиннее и вычурнее в плане эпитетов. Но поскольку штабс-капитан хотел казаться вежливым, то первые варианты были забракованы и ко мне отправился последний, практически похвала. Но это скорее беспокоило, чем радовало: из записки следовало, что Волков не оставляет свои прожекты относительно меня и уверен, что в ближайшее время я непременно обращусь к нему за помощью. Письмо я отбросила назад на поднос и сказала Полине:

— Фаина Алексеевна пообещала, что сегодня доставит господина Звягинцева. Как только он появится, немедленно мне сообщите.

— Хорошо.

Она стрельнула любопытными глазами на раскрытое письмо, но я и не подумала его убрать, всё равно ничего нужного Рысьиным не углядит, и лишь повторила:

— Немедленно, вы поняли? Это очень важно.

— Да-да, разумеется.

Полина сделала вид, что она весьма обижена неверием то ли в её умственные способности, то ли в её преданность мне. Но особо не усердствовала, поскольку и она, и я прекрасно понимали, что в случае чего она побежит с докладом к княгине, а не ко мне.

Впрочем, завтрак, который мы разделили с Мефодием Всеславивичем, оказался выше всяких похвал, о чём я сообщила Полине перед уходом, выразив надежду, что обед будет не хуже. Если её и удивляла моя прожорливость, то она этого никак не показала, пообещала, что приложит все силы к приготовлению обеда и закрыла за мной дверь.

Хоть и было интересно, побежит ли она к Рысьиной сразу, таща в клювике письмо от Волкова, проверять я не стала. Меня ждала работа. Тимофеев, который тоже, скорее всего, изучил вечерние газеты, встретил меня несколько настороженно, но разговаривал исключительно на рабочие темы. Даже доверил самостоятельно приготовить один из нужных растворов, как он сказал, необычайно важный для намечающегося опыта. Испортить раствор хлорида натрия, на мой взгляд, было невозможно, но я всё же с точностью выполнила все рекомендации и всё тщательно взвешивала. Раствор был перелит в высокий химический стакан, в который Тимофеев осторожно опустил укутанный незнакомыми плетениями артефакт. Артефакт повис примерно посередине жидкости и закрутился вокруг собственной оси, покрываясь мелкими кристалликами соли.

— Идеально, — бросил довольный Тимофеев, но больше ничего не успел сказать, потому что в лабораторию влетела София Данииловна с плотно сжатыми губами. Кружево на её блузке воинственно топорщилось, словно было неведомым оружием, а ленты развивались, как змеи на голове Медузы Горгоны.

— Извольте объясниться, Елизавета Дмитриевна! — с порога бросила она.

Тимофеев смущённо кашлянул, но родственница на него не обратила ни малейшего внимания, даже не повернулась, чтобы поздороваться. Я тоже решила пренебречь хорошим тоном и не желать доброго утра неприятной мне особе.

— Простите, София Данииловна?

— Вы ведёте себя недостойно, — прошипела она. — Заигрывать с чужим женихом — грех.

И лицо у неё при этом было таким, словно этот грех надлежит искупить немедленной мучительной казнью. Или немедленной отправкой в монастырь, если уж свободного палача поблизости не найдётся. И тогда казнь уже после раскаяния в монастыре. Интересно, есть ли монастыри у местных богов? Так, не о том я сейчас думаю…

— Мне не нужны чужие женихи, — холодно ответила я.

— Мерзкая интриганка! — воинственно наступала на меня София Данииловна, размахивая руками так, что поневоле захотелось использовать плетение щита. — Думаете, это сойдёт вам с рук? За мной стоит весь клан Соболевых, и они не допустят, чтобы какая-то выскочка заняла моё место. Моё место, понятно вам? Что бы там не писали эти мерзкие писаки!

— Боже мой, София Данииловна, зачем мне ваше место? — уже с раздражением спросила я. — Мне моего достаточно. Мне кажется, что всерьёз воспринимать то, что пишут в газетах, нельзя.

— Неужели? Я вчера своими глазами видела, как вы нагло флиртовали с моим женихом.

— Я бы ещё поняла ваше возмущение, будь вашим женихом господин Соколов, на которого я упала, — фыркнула я в ответ. — Но с Его Императорским Высочеством я в лучшем случае перебросилась парой фраз.

— Это теперь так называется? — она ощерила зубы, словно примеряясь, куда будет меня кусать. — Держите свои загребущие руки подальше от моего Мишеля, или я за себя не ручаюсь.

— Успокойся, Софья, — влез в наш милый девичий разговор Тимофеев, — этак ты сейчас наговоришь лишнего, потом пожалеешь.

— Я не буду жалеть. — Она крутанулась от меня к родственнику, но не изящным танцевальным пируэтом, а дёрганным неловким движением, чуть не снеся высокий табурет. — Филипп Георгиевич, как вы не понимаете, это и в ваших интересах, поставить зарвавшуюся нахалку на место. На то место, где она должна быть.

— Насколько мне помнится, вчера Елизавета Дмитриевна испрашивала помощи в заключении помолвки с поручиком Хомяковым, — спокойно ответил Тимофеев.

— Это было вчера! — зло выпалила Соболева. — И это было лишь отвлекающим манёвром от основной цели. — Она опять повернулась ко мне. — Михаил Александрович вам не по зубам, милочка.

— Вы бы лучше замолвили слово за нас с Николаем Петровичем, — заметила я. — И перестали меня ревновать к тому, чего нет.

— Вот именно, — поддержал меня Тимофеев. — Соня, ты ведёшь себя неосмотрительно, заставляешь сомневаться в своей воспитанности, даёшь повод для сплетен.

— Я даю повод? — взвилась она, и вместе с ней взвились ленты и подпрыгнули кружева. — Моим манерам и образованию можно только позавидовать! Фаина Алексеевна нынче же будет поставлена в известность о вашем скандальном поведении. Я прямо сейчас к ней отправлюсь, Елизавета Дмитриевна. Она найдёт на вас укорот. Портить отношения с Соболевыми — себе дороже!