— Нет! — Молодая женщина поджала губы, и лицо ее приняло жесткое выражение, совсем несвойственное юным особам; ясно, что ни на какие уступки она не пойдет. — Я его жена и ни за что не позволю ему беседовать с тобой! Да и его сейчас все равно нет дома, пошла прочь отсюда! И оставь нас в покое навсегда, Тодзин Окити!

Из глубины дома раздался знакомый голос Сайдзё:

— Кто там пришел, Кейко? Не ко мне, случайно?

— Нет, — уже более ровным тоном отозвалась жена Сайдзё, — совершенно незнакомый человек. Это торговец, навязывает какую-то ненужную рухлядь! — С этими словами Кейко с силой и злостью захлопнула дверь, за которую все еще держалась Окити.

Несчастная женщина отлетела в сторону; в следующую секунду она беспомощно повалилась на землю, поднимая вокруг себя огромное облако дорожной пыли. Сразу вспомнились все прежние обиды, когда ее так же беспричинно отвергали, и, не в силах более сдерживаться, она горько разрыдалась. По ее пыльным щекам и шее пролегли полоски слез и закапали на грязную дорогу.

— Я ничуть не лучше, чем эта грязь! Значит, тут мне и место и я всегда буду барахтаться в пыли! — бормотала Окити.

Но ее никто не слышал… пришлось ей смириться с тем страшным фактом, что даже Сайдзё ее бросил. Так Окити поняла, что осталась на свете совсем одна. Обидные слова Кейко еще звенели у нее в ушах: «Это торговец, навязывает какую-то ненужную рухлядь!» Именно эти слова будто подчеркивали положение Окити: для всех окружающих она лишь кусок никому не нужной рухляди. До боли обидно, и бедная Окити все плакала, не в силах взять себя в руки и хоть чуточку успокоиться.

Прошло много времени, пока Окити поднялась наконец с земли и, пошатываясь от слабости, побрела к храму Тодендзи. Там она встала на колени возле могилы Цурумацу и проговорила с ним несколько часов.

— Может быть, мне стоит покончить со всем этим? — все снова задавала она себе один и тот же вопрос. — Не знаю, как мне жить дальше…

Но и тут повторилось то же самое: для того чтобы совершить самоубийство, у нее опять не хватало мужества. Возненавидев себя еще больше за очередное проявление слабости, она отправилась обратно в «Антёку-Ро» и, еле держась на ногах от усталости, устроилась в своей комнатке с бутылкой саке. В тот вечер она пила до тех пор, пока руки не ослабли окончательно и она уже не в силах была держать чашечку с саке и поднести ее к губам.

Проснувшись на следующее утро, Окити внезапно осознала, что нашла выход. Надо рассчитаться с долгами, закрыть «Антёку-Ро» и двигаться дальше — уезжать отсюда. Вот только идти ей некуда… и еще некоторое время Окити жила в крохотной комнатке у входа в «Антёку-Ро», хотя питейное заведение давно уже перестало пользоваться былой популярностью.

Жители Симоды привыкли видеть Тодзин Окити сидящей возле «Антёку-Ро»: мерно попивает саке и наигрывает грустные, душещипательные мелодии, которые вызывают у прохожих печальные мысли. Иногда ее замечали вышагивающей по Симоде — растрепанные, неухоженные волосы напоминали при этом пышное облако, устроившееся на плечах. В такие дни все знали, что Тодзин Окити направляется к храму Тодендзи — навестить могилу возлюбленного.

Окити стала очень редко смотреть на свое отражение в зеркале — не хотела видеть, как теперь выглядит и во что превратилась. Пристрастие к алкоголю отразилось на волосах: вместо блестящего черного шелка на голове высилось нечто вроде серого вороньего гнезда. В глазах погасли искорки, делавшие их когда-то похожими на драгоценные камни. Теперь взгляд Окити был полон ощущением боли и бессмысленности существования.

Только кожа, бледная и прозрачная, едва тронутая болезнью, оставалась по-прежнему довольно красивой. Прекрасно понимая, что вся разваливается на части из-за проклятого алкоголя, Окити сделать что-либо была уже не в силах. И как-то раз, все же посмотрев в зеркало, она лишь вздохнула и даже обрадовалась, что Цурумацу не видит ее такой.

Те, кто когда-то знали ее и помнили ее былую красоту — ведь из-за нее угодила в лапы иноземного дипломата, — теперь тайно жалели эту иссохшую женщину, с впалыми щеками, которая в последнее время стала чаще появляться в поселке, бесцельно блуждая по улицам. Ей словно хотелось снова оказаться в гуще событий, поближе к людям. Жители Симоды по-прежнему старались держаться от Тодзин Окити на почтительном расстоянии, но все же ненависть и презрение к ней с годами начали стихать. Многие даже испытали нечто подобное чувству вины за то, что так долго буквально издевались над несчастной женщиной. Ведь это по их милости она осталась совсем одна, без родных и друзей.

Кое-кто задумался над тем: а правильно ли они расценивали поведение Окити все эти годы? В конце концов, всегда существовали слухи о том, что ее силой заставили переехать к иноземному дипломату, чтобы служить ему. А для этого она была вынуждена оставить жениха. И между прочим, ее присутствие положительно сказывалось на Тоунсенде Харрисе — на переговорах о рынке в Японии он всегда был мягок и снисходителен, стараясь не требовать от страны невозможного.

Итак, общественное мнение переменилось, на этот раз в пользу Окити. Презрение жителей Симоды переросло в чувство вины и горького сожаления. Но для нее все произошло слишком поздно — она уже не хотела получать от бывших соседей ни поддержки, ни сочувствия. Гордость запрещала ей принимать хоть что-то от тех людей, которые очень долго открыто насмехались над ней и в самом прямом смысле плевали в ее сторону.

Прошло много лет, а их прежнее несправедливое, жестокое отношение вызывало теперь у нее только чувство боли и унижения. Не осталось больше в сердце свободного места, чтобы простить их и, забыв о прошлом, войти в их общество, став одной из них.

С некоторым облегчением она осознала, что избавилась от постоянного желания ублажать других и всегда волноваться о том, что о ней скажут жители Симоды, что они подумают. А ведь все это началось очень давно, когда Окити — маленькая девочка обязана была доставлять удовольствие и постоянно угождать собственному отцу за то, что благодаря ему появилась на свет такой красавицей. С этим и прожила всю жизнь, но красота не принесла ей ничего, кроме боли и страданий. Сейчас Окити была рада, что все заканчивается и ей больше не придется ни о чем переживать.

Если раньше, когда она шла по улицам Симоды, жители отворачивались от нее, — сейчас гордо шествовала по родному поселку, игнорируя всех и каждого, как