Шрифт:
Закладка:
Тишина стояла необыкновенная. Небо висело низко. Казалось, земля испустила дух.
Филипп был к этому готов. Ровно в пол-одиннадцатого конюх подогнал к входной двери большие семейные сани. Они сверкали, как рояль. Медвежьи шкуры висели сзади, а также, аккуратно сложенные, лежали на сиденьях – готовые к тому, чтобы прикрыть колени удобно устроившегося семейства. Два гнедых жеребца нетерпеливо всхрапывали и, возбужденные перезвоном верениц бубенцов на хомутах, били копытом по снегу – им не терпелось пуститься вскачь. На фоне беспорядочного перезвона бубенцов мелодично пел висевший на дуге серебряный колокольчик.
Пока семейство рассаживалось в санях, лошадей едва удавалось сдерживать. Провожая их, Бесси с малышом Филиппом на руках села у окна. Когда они наконец стали отъезжать, мальчик послал им воздушный поцелуй, и они ответили тем же. Отец помахал ему кнутом с красным бантом. На Филиппе-старшем была бобровая шапка-пирожок. Аделина надела котиковое манто и шляпку-ток, и ее огненные волосы выигрывали рядом с красновато-коричневым мехом. Августа была совсем как взрослая в своем красном бархатном жакете, отделанном тем же мехом. Войдя в церковь, мальчики стянули свои шерстяные шапки, и оказалось, что их непокорные волосы торчат во все стороны. Августа посмотрела на обоих с укором.
Эрнест сидел между родителями. Одну руку он держал в кармане и не сводил глаз с молитвенника, которым очень гордился, – его мальчику прислала к Рождеству тетка из Англии. Он сгорал от нетерпения, ожидая, когда начнется сбор пожертвований. Им овладели чувства добродетели и покоя. Жизнь виделась ему чередой радостных воскресений, перемежающихся время от времени днем рождения или Рождеством.
Ручка, которую он теребил в кармане, была не только сделана из отличной слоновой кости, но еще и имела изящную резьбу в виде цветков и листьев лилии. Удивительно, сколько красоты можно вложить в такую небольшую вещицу.
Эрнест находился в глубокой задумчивости, когда Филипп поднялся со скамьи и присоединился к мельнику Томасу Брону. Вскоре он с подносом подошел к своему семейству, чтобы каждый мог положить туда пожертвование. Аделина, Гасси и Николас положили свои дары на поднос и выжидательно смотрели на Эрнеста.
Он достал из кармана ручку из слоновой кости и эффектным жестом положил ее в самый центр. Сделав это, он поднял глаза на отца, отчасти робко, но с уверенностью, что совершает акт самоотречения.
Брови Филиппа взметнулись вверх, но он не медлил ни секунды. Быстрым движением он взял ручку с подноса для пожертвований и засунул ее себе за ухо. Похожий на служащего из бакалейной лавки, он зашагал по проходу, а орган уже заиграл музыку, возвещающую окончание богослужения. Филипп, рослый и независимый, стоял у алтаря с ручкой из слоновой кости за ухом. Вернувшись на скамью, он лукаво подмигнул Эрнесту.
XVIII. Ночной гость
Осень, Рождество и зиму Августа, казалось, проживала как-то по-новому – никогда прежде такого не было. У нее даже было чувство, что она заново родилась. Ребенком, как раньше, она себя больше не ощущала. О Гае Лэси сознательно не думала, но он мелькал среди ее мыслей, как яркая нить среди вышивки. Впервые в ее молодой жизни она размышляла, какой эта жизнь будет. Друзья никогда не спрашивали ее, кем она хочет стать, хотя и интересовались у Николаса, какую профессию он избрал для себя. «Конечно, служить в армии, – отвечал он, – а после отставки у меня будет ферма в Канаде». Если этот вопрос задавали Эрнесту, он говорил: «Я останусь жить дома, с мамой и папой». Все считали само собой разумеющимся, что она, девочка, выйдет замуж и уйдет жить в дом к мужу. «Какая жизнь была бы впереди, – размышляла она, – если ты жена морского офицера и не имеешь настоящего дома?»
Уже прошло несколько месяцев, как было принято решение, что двоих старших детей осенью отвезут в Англию и устроят учиться в школы, а двое младших останутся в Канаде под надежным присмотром. Однако план осуществить не смогли, потому что подходящий человек на тот момент не нашелся. О миссис Ковидак не было и речи, так как она была даже не в состоянии смотреть за малышом Филиппом. Эрнест был настолько развитой, что нужен был кто-то, способный его учить. «Жаль, – говорил отец, – что и ирландец, и девица Базби оказались негодными».
Эрнест, встав навытяжку, заявил, что, если Гасси и Николас едут учиться в Англию, он тоже хотел бы поехать, но ему объяснили, что посылать троих сразу вышло бы слишком дорого и что ему придется ждать своей очереди.
– Когда смогу поехать я? – спросил он.
– Через пару лет.
– Но мне без Гасси и Николаса будет одиноко. Не с кем будет играть.
– С тобой будет младший брат, – бросив на него отсутствующий взгляд, ответила Аделина, которая с головой ушла в подготовку к отъезду.
– Я бы хотел, чтобы мистер Мадиган вернулся домой, – сказал Эрнест.
– Домой? – переспросила Аделина.
– Он часто называл наш дом своим.
– Думаю, сейчас он как раз у себя дома в Ирландии, с матерью.
– Бедняга. – Эрнест вдруг стал похож на умудренного жизнью старичка.
Как ни странно, Августа и Николас были, кажется, готовы оставить его в «Джалне». Сестра оставила подробные инструкции, как ухаживать за голубем. Николас объяснил, как кормить кроликов. Эрнест слушал с притворной покорностью, а сам недоумевал, каково было бы им, если бы их оставляли дома, а он бы отправлялся в увлекательное путешествие в Англию. Внутри он весь кипел от бессилия.
Миссис Лэси, которая сама учила своих дочерей, дала несколько уроков и молодым Уайтокам. Успеха эти уроки не принесли. В одних случаях соседские дети ужасали ее своим невежеством. В других – потрясали своими знаниями. Все это был результат преподавания Мадигана. И все же дети считали его во всех отношениях лучше тех, кто с его отъездом пытался впихнуть книжные знания в их головы.
Миссис Мадиган в их глазах была таким посмешищем, что при одной мысли о ней они разражались громким хохотом.
Были дни, когда Августа вела себя по-детски, как и братья. В другое время она держалась от них в стороне, стараясь нащупать тропинку к своей женской природе. Она до такой степени была противоположностью матери, что общение друг с другом
