Бестужев на походе от Василькова говорил, что если начатое возмущение не удастся, то надобно скрыться в лесах и, пробравшись в Петербург, посягнуть на жизнь государя.

3 января возмутители были окружены и расстроены отрядом гусар и артиллерии. Матвей и Сергей Муравьевы и Бестужев взяты в плен, меньшой брат Ипполит убит, а поручик Кузмин застрелился.

Матвей Муравьев в общество никого не принимал.

В продолжение следствия угрызения совести его были столь сильны, что он впал в отчаяние и хотел уморить себя голодом. Но, убежденный кроткими внушениями веры, пришел в себя и успокоился.

Откровенное признание Матвея Муравьева, – заключает свое изложение Боровков, – согласуется с показаниями о нем, сделанными князем С. Г. Волконским, подполковником А. В. Поджио, Серг. Муравьевым-Апостолом, В. Е. Тизенгаузеном и другими.

На семью старого классика-эпикурейца обрушились три тяжких удара: третий сын его, 19-летний Ипполит, застрелился на поле сражения, когда было подавлено восстание Черниговского полка (он принял участие в этом деле случайно, так как послан был петербургскими заговорщиками с письмами на Юг к братьям его с извещением о декабрьских событиях на Севере); второй – одаренный нервной, чуткой, любвеобильной душой и характером пылкого революционера-мистика, Сергей, был повешен на валу Петропавловской крепости; старший Матвей осужден по первому разряду и приговорен к отсечению головы, но помилован и… сослан в каторжную работу на двадцать лет.

Однако М. И. Муравьев-Апостол на каторгу не попал. По настойчивым мольбам его сестры, красавицы Е. И. Бибиковой, Николай Павлович заменил ему каторгу простым поселением. Так прошло ровно 30 лет. Об этой поре своей жизни М. И. говорит в воспоминаниях, напечатанных ниже. В Сибири он женился, имел сына, который умер младенцем, занимался свойственной его сердцу и более подходящею к нему, чем революционная деятельность, благотворительностью, жил в дружеском общении с товарищами по изгнанию. По амнистии 1856 года он вернулся в Россию. Здесь М. И. прожил в Твери и Москве еще 30 лет и первое время много работал в деле крестьянского раскрепощения. В преклонной старости он представлял собою патриарха (только годами да образом жизни, ибо внешностью он сохранил до самой смерти гордую осанку и холодную надменность аристократа по рождению и представителя большой родословной), окруженного родственниками, которым он рассказывал про богатые события своей долгой жизни. Этим молодым представителям семьи Муравьевых и обязана литература о декабристах собранными здесь статьями, так как по их просьбам диктовал M. И. свои воспоминания. Умер он в Москве 21 февраля 1886 года – 96 лет от роду.

В этой книге собрано все литературное наследство М. И. Муравьева-Апостола: бывшее в печати и впервые публикуемое.

Первое место здесь занимают появляющиеся впервые в печати заметки в крепости, написанные на чистых страницах экземпляра Евангелия, присланного узнику родными. Не только по значению – по времени написания это первое дошедшее до нас произведение пера М. И., непосредственно отражающее всю его личность в расцвете лет. Все остальные статьи – результат воспоминаний о далеком прошлом, но плод свежей памяти и честного отношения к фактам. Эти статьи расположены в порядке событий, которые в них описываются. Не важно, что воспоминания о событиях 1820 года продиктованы позже воспоминаний о событиях 1825 года. Ведь они не написаны, а именно продиктованы. М. И. писателем не был. Он даже писать-то не умел по-русски. Думал и писал по-французски, на языке, который был ему и всем людям его круга более родным, чем русский язык. Но он был русский человек начала XIX века со всеми особенностями, характеризующими тогдашних русских образованных людей. К статьям и воспоминаниям присоединены письма М. И., расположенные в порядке написания. Они разнородны по темам и по адресатам, но однородны по духу, проникающему их. От маленькой случайной записочки к М. Я. Чаадаеву до обширного письма к сестре из Сибири – во всех этих подлинных произведениях пера М. И. Муравьева-Апостола виден робкий, скромный, испуганный, но честный представитель обширной, знатной, богато одаренной и славной в русской истории семьи Муравьевых – и тех, которых вешали, и тех, которые жили, никого не вешая и не желая никого вешать.

При составлении этой книги я пользовался любезными указаниями и содействием И. А. Бычкова, Н. Д. Игнатьева, Н. А. Котляревского, В. В. Майкова, Б. Л. Модзалевского, В. И. Саитова, П. Е. Щеголева. Другие упомянуты в соответственных местах книги. Всем им – глубокая благодарность.

Штрайх.

Декабрь, 1921 год.

Заметки в крепости

20 января 1826 года. Как я был счастлив сегодня[9], получив письмо от отца. Бог мой! падаю ниц перед Тобою, Ты не оставляешь меня в скорби, Ты знаешь, как она велика; сердце мое истерзано. У меня не хватит сил перевести эти страдания! Как вы добры, дорогая маменька! Как я благодарен вам за ваше Евангелие! Сколько раз смотрел я на два восковых пятна на переплете, и что за воспоминания они во мне возбудили: круглый стол в Хомутце, наше вечернее чтение… (многоточие автора)… все это кончено для меня – для меня нет больше счастья на земле. О Господи! сократи мой путь и призови меня скорее. Я больше ни к чему не буду годен. Я знал дружбу в здешней жизни, и у меня нет более друга. Те, что дружески расположены ко мне, должны радоваться, когда узнают, что я оставил юдоль скорби. Что касается меня, то я мог бы все перенести, может быть даже мужественно, но…[10]

Я сердца глубь пред Господом открыл —

И о моем раскаяньи Он знает,

Он исцелил, Он дух мой укрепил:

Ведь Он детьми несчастных называет!

Мои враги сказали мне, смеясь:

«Пускай умрет, а вместе с ним и слава!»

Но Бог вещал, душе моей явясь:

«Их злость – твоя опора и держава!»

Их сонм друзьям твоим передает

Свою вражду; кого, сам разоренный,

Питаешь ты, твой образ продает,

Его враждой и злобой очерненный.

Но Бог, к кому раскаянье влечет

Тебя, твой вопль, рожденный горем, слышит,

Он, Кто щадит ваш слабый смертный род

И приговор чей благостию дышит.

Я для тебя в грядущем разбужу

Уснувшие любовь и справедливость —

И от всего очистить укажу,