— Ты прав, — он снова вздохнул. — Но чарисийцы совершенно ясно дали понять, что они относятся к Дейвину и Айрис и доставляют их со всем уважением, которого они заслуживают. И если эта депеша верна, если они поднимают знамя наследника, тогда они официально подчеркивают свое признание его законным князем Корисанды. Это довольно убедительное доказательство того, что они не намерены отступать от условий, которые, по словам Филипа, приняли он и Айрис.

— И ты думаешь, члены княжеского совета не станут спорить, что девятнадцатилетняя девушка не имела права «принимать» какие-либо условия от имени своего брата? — Тон Тартариана был скептическим, почти презрительным. — Шан-вей, Райсел! Есть члены регентского совета, не говоря уже обо всем княжеском совете, которые так думают! И это даже не выходя в парламент или к сторонникам Храма! Для такого умного человека, каким, как мы оба знаем, является Шарлиан Армак, она очень верит в нашу способность убедить все проклятое княжество одобрить «государственные решения» подростка. Особенно такое, как это!

— Если ты думаешь, что это были плохие условия, тебе следовало сказать об этом в то время, — указал Энвил-Рок, поворачивая голову, чтобы еще раз взглянуть через плечо.

— Если бы я думал, что это плохие условия, я бы сказал так в то время. Мне кажется, это лучшие условия, на которые мы могли надеяться! Я просто указываю на то, что независимо от того, намерены ли чарисийцы «отступить» или нет, мы найдем корисандцев, которые считают, что мы должны это сделать. И некоторые из них — я мог бы упомянуть покойного, не оплакиваемого графа Крэгги-Хилл в качестве примера — могут не стесняться пытаться что-то с этим сделать.

— Что ж, нам просто нужно посмотреть на это, не так ли? — Выражение лица Энвил-Рока было мрачным, его глаза твердыми, как гранит горы Баркор. — Но я очень верю в Корина и Чарлза — и даже в молодого Уиндшера. Если уж на то пошло, из-за таких людей, как Крэгги-Хилл, у нас есть палачи, и лично я, Тарил, думаю, что за последние два или три года у нас было достаточно такого дерьма. Не так ли?

* * *

Радостные крики прокатились с набережной, когда весельные буксиры прижали «Дестини» к толстым кранцам причала. Они вздымались и катились волнами, как буря, захлестывая галеон и толпу высокопоставленных лиц, ожидавших, чтобы поприветствовать их. Орудия грохотали, как дымный гром той бури, когда крепости и каждый военный корабль в гавани отдавали раскатистые восемнадцатиствольные салюты в честь давно отсутствующего наследника трона Корисанды, а матросы корабля дежурили на реях, в то время как его морские пехотинцы вытянулись по стойке смирно и отсалютовали оружием его княжеским пассажирам.

Радостные крики усилились, когда на борт галеона поднялся трап, и толпа, напиравшая на кордон корисандских войск (во всей этой шумной суматохе на берегу не было ни одного чарисийского солдата или морского пехотинца), махала руками, флагами и шарфами, в то время как другие бросали в воздух облака цветочных лепестков. Лепестки кружились, как разноцветный снег в городе, который никогда в жизни не видел снега, и Гектор Аплин-Армак знал, что трубачи позади высокопоставленных лиц трубят в фанфары только потому, что он мог видеть поднятые инструменты. Никто, находящийся более чем в нескольких футах от музыкантов, не мог надеяться действительно услышать их во всем этом диком, необузданном бедламе.

Он стоял на юте «Дестини», сцепив руки за спиной, и наблюдал за переполненной пристанью прищуренными глазами. Он был очень молод для своего ранга и обязанностей — действительно, он отпраздновал свой семнадцатый день рождения в тот же день, когда князь Дейвин отпраздновал свой одиннадцатый, поскольку между их фактическими датами рождения было всего шесть дней, и Дейвин настоял, чтобы они совместили празднование. Но за эти семнадцать лет он многое повидал и сделал, и лучший капитан, которого он когда-либо знал, обучал его долгу, которого ожидали от морского офицера. Более того, он стал сыном Дома Армак. Он видел, как работает политика и образ действий на самом высоком уровне внутри императорской семьи, и поэтому он знал, почему иностранный герцог простого происхождения, который был помолвлен с их княжной, не мог быть рядом с ней, когда она и ее брат, законный князь Корисанды, наконец-то вернулись на свою родину. Он понимал, как это будет — как это должно было быть, — но он понятия не имел, насколько это будет сложно, и его руки сжались еще крепче, когда он подумал о том, как легко фанатик-приверженец Храма мог использовать это безумное замешательство, чтобы поднести пистолет достаточно близко, чтобы убить молодую женщину, вместе с которой они вопреки всему пришли к любви. В конце концов, это случилось с его мачехой прямо здесь, в этом же княжестве, несмотря на присутствие сейджина Мерлина и в гораздо менее хаотичных условиях, и…

И все же он ничего не мог с этим поделать, кроме как довериться Корину Гарвею, чтобы тот все сделал правильно. Он был двоюродным братом Айрис и Дейвина, и все, что Кэйлеб или Шарлиан — или Мерлин Этроуз — когда-либо говорили, указывало на то, что он и его отец оба были людьми чести… и что Корин был очень, очень хорош в своей работе. Если кто-то и мог обеспечить безопасность Айрис, так это Гарвей, но было трудно — трудно — доверить человеку, которого он никогда не встречал, самую важную задачу в его вселенной.

Айрис и Дейвин прошли между рядами десантников «Дестини» и начали спускаться по трапу, граф Корис шел за ними, и его сердце наполнилось гордостью, когда он наблюдал за ними. Дейвин явно нервничал, но высоко держал голову, и если он одновременно сжимал руку своей сестры, кто должен его винить? Конечно, его подданные этого не сделали, потому что невероятная громкость заревела еще сильнее, когда они увидели князя и его сестру. Что касается Айрис, то если в ее теле и была какая-то тревожная косточка, никто не мог бы догадаться об этом по ее грациозной, царственной осанке. Они добрались до причала, и люди, собравшиеся поприветствовать их, вышли вперед, и гордые глаза Гектора сузились, когда он увидел белую сутану с оранжевой отделкой и шапочку священника.

Рев толпы внезапно, как по волшебству, стих, когда человек в сутане поднял руку. Он не затих полностью, но затихал до тех пор, пока не послышался единственный голос, и заговорил Клейрмант Гейрлинг, архиепископ Корисанды.

— Давайте помолимся, дети мои!

Шум толпы еще больше стих, сменившись тишиной, в которой сверху было слышно хлопанье флагов и флагштоков, а также крики морских птиц и морских виверн, потревоженных всем этим шумом.

— О самый могущественный и величественный Бог, — молился Гейрлинг в этой тишине, его голос звучал твердо и сильно, — мы благодарим Тебя от всего сердца за милость, которой Ты удостоил нас сегодня в возвращении этих наших любимых князя Дейвина и его сестры княжны Айрис. Мы благодарим и восхваляем Тебя за то, как Ты простер над ними Свою защищающую руку, оберегая их во время их долгого отсутствия, защищая их от вреда, оберегая их от опасности. Мы прославляем Тебя за то, что Ты так мощно и таинственно воздействовал на сердца мужчин и женщин доброй воли, что этот момент наступил. Мы умоляем Тебя остаться с ними, охранять и направлять их, дать им мудрость, чтобы они могли знать и исполнять Твою волю. Мы также умоляем Тебя вести и направлять регентский совет, княжеский совет нашего князя и его парламент в сборе, чтобы мы могли найти мирное решение оставшихся разногласий между Корисандой и империей Чарис, которое, как мы знаем, близко и дорого Твоему сердцу, поскольку оно также должно быть в сердцах и умах всех добрых и благочестивых мужчин и женщин. Будь с нами в грядущие дни, укрепи нас, когда мы колеблемся, поддержи нас, когда мы спотыкаемся, и приведи нас в полноту времени к тому месту, в котором Ты хотел бы, чтобы мы были Твоими возлюбленными сыновьями и дочерьми. Мы просим об этом во имя любви, которую Ты провозгласил всем мужчинам и женщинам в словах и могущественных деяниях Твоих архангелов так много лет назад. Аминь.