Белорусские крестьяне получили при разделе максимум земли, включая ранее безземельных батраков, которых наделили землей за счет конфискованных у панов имений. Усилиями Муравьёва белорусский мужик был выведен из холопства у пана и нищеты, и сделан зажиточным фермером. Поэтому не случайно, что белорусские крестьяне буквально боготворили Муравьёва, которого на свой лад называли «Муравлёвым», его портрет висел практически в каждом доме.

Среди крестьян Западной России возникли целые поверья о сказочной Стране Муравии, где мужику по-настоящему жить хорошо. Эти предания отразились в поэме Александра

Твардовского «Страна Муравия», написанной в своеобразном подражании стихам врага Муравьёва — Н. Некрасова.

Ведет дорога длинная

Туда, где быть должна

Муравия, старинная

Муравская страна…

И всем крестьянским правилам

Муравия верна.

Муравия, Муравия!

Хо-рошая страна!..

Твардовский сам не мог объяснить, откуда взялась у него эта сказочная Муравия, слишком напоминавшая чудесное Беловодье, которое искали старообрядцы. Вроде бы она заимствована из романа Фёдора Панферова «Бруски». Но, при этом, Твардовский настаивал, что Муравия — не выдумка, крестьяне действительно так говорили, и пытался найти объяснение в слове «мурава».

Разгадка появления этой чудесной страны довольно проста. А. Твардовский вырос в Смоленской губернии, граничившей с западными губерниями, в которых землеустройство проводилось по муравьёвским законам, в пользу мужика, а не барина. В ходе муравьёвских реформ крестьянское землепользование увеличилось в Ковенской губернии — на 42,4 %; в Виленской — на 42,4 %; в Гродненской — на 53,7 %; в Минской — на 18,3 %; в Витебской — на 3,7 %. Чем дальше к западу от Смоленска, тем больше расцветала чудесная, «верная всем крестьянским правилам» Страна Муравия, в которой предпочтение оказывается русскому мужику.

Русификация русских

Для Муравьёва принципиально было важно, чтобы этот мужик не ополячился. Основой русской идентичности в крае было Православие. Михаил Николаевич приобрел двадцать пять тысяч мельхиоровых нательных крестиков за свои деньги и еще 300 тысяч за счет казны, и раздал их крестьянам по приходам. Затем была запущена кампания по всей России, начиная от императрицы Марии Александровны и заканчивая зажиточными купцами и крестьянами: русские люди собирали деньги на кресты для собратьев в западных губерниях.

Вскоре на шеях у белорусов появились два миллиона восьмиконечных крестов как зримое свидетельство их принадлежности к русской православной цивилизации. А за крестами пошли православные молитвенники, картины, посвященные русскому государю и русской истории, православные иконы.

Муравьёв исходил из того, что именно здесь проходит граница между русской и западной цивилизациями и принимал все усилия, чтобы белорусские крестьяне оказались по нужную сторону цивилизационной границы. Для этой цели он запустил кампанию реставрации православных храмов, приведенных политикой польских помещиков в упадок. Храмы начали сооружаться в узнаваемых формах русской православной архитектуры — русском и неовизантийском стилях. За короткий срок были построены 98 новых церквей, отремонтированы 126, перестроены из закрытых костелов — 16.

Эти «муравьёвки» вызывают настоящие приступы истерики и у современных русофобов-«змагаров». Особенно их злят истории, когда закрытые католические костелы переделывались в православные храмы, готические и барочные формы менялись на русский стиль. Причём зачастую перестроенным соборам это пошло на пользу даже в чисто эстетическом смысле.

Важнейшим делом Муравьёва стала образовательная политика. Соратник Михаила Муравьёва Иван Петрович Корнилов, попечитель Виленского учебного округа, прославился афоризмом: «Русская школа сильнее русского штыка».

Уже к 1 января 1864 года открылись 389 народных училищ, где преподавание велось на русском языке. Русские дети наконец-то пошли в русскую, а не в польскую школу.

Начали выпускаться исторические документы, свидетельствовавшие об исконно русском характере этого края, преобразовываться экспозиции музеев, где рассказывалось о древнерусском наследии, а не о Польше. То, что сегодня именуется «белорусской культурой», было открыто именно соратниками Муравьёва как доказательство присутствия русской культуры в Западном крае, в противоположность польской.

Начала формироваться западнорусская интеллигенция, которая давала горячих патриотов России. К числу таких людей принадлежал, к примеру, публицист Лукьян Солоневич, газету которого поддерживал гродненский губернатор П. Столыпин. Его сын, великий русский национальный публицист Иван Лукьянович Солоневич писал: «Граф Муравьёв не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции. Наша газета опиралась на эту интеллигенцию… народных учителей, волостных писарей, сельских священников, врачей, низшее чиновничество».

Всего за несколько лет «ментальная Польша» была из Белоруссии вычищена и заместилась Россией. Муравьёвский поворот имел долгоиграющие последствия — до сих пор чувство единства белорусов и русских гораздо прочнее, чем аналогичное самосознание на Украине. И это прямой результат муравьёвской политики, последовательно основанной на русоцентризме. Восхищавшийся Муравьёвым, Александр III начал применять его опыт в масштабах всей страны и именно эта политика и считается следованием принципу «Россия для русских».

Муравьёвская политика оказала чудотворное воздействие и на самих поляков. Польша не просто перестала бунтовать — началась активная интеграция этнических поляков в русскую культуру, давшая в следующем поколении такие феномены как композитор Игорь Стравинский, или маршал Константин Рокоссовский, оба происходившие из русифицированных польских фамилий. Если бы Российская Империя не была бы разрушена в 1917 году, то, скорее всего, за ХХ век не только белорусы и малоросы, но и значительная часть поляков полностью бы интегрировались в русскую культуру.

Муравьёву удалось опровергнуть главный тезис врагов русской нации: мол, дерусификации в Белоруссии, на Украине, в Казахстане, других странах — это некий естественный исторический процесс, идущий в одном направлении: каждое поколение становится всё менее русским, русский мир и русский народ распадаются на части, говорящие на чужих языках.

Муравьёву удалось показать главное: дерусификация — это процесс не естественный и обратимый. При наличии энергичной воли правительства и энергичной политики, при наличии воли к русскости, все процессы можно устойчиво развернуть в противоположную сторону и достичь устойчивого результата. Несмотря на столетие коммунистической национальной политики, а затем незалежной белорусизации, белорусы остаются русскими и уже никогда не станут поляками.

Если какая-то часть России не-русская, или недостаточно русская, то это не потому, что она от природы такова и таков роковой ход истории, а по небрежению или «многонациональской» идеологии в головах у чиновников.

Честь «русского людоеда»

Главный фронт Михаила Муравьёва был не в Вильне и не в Гродно, а в Санкт-Петербурге. Среди имперской бюрократии было чрезвычайно много, не меньше чем сегодня, «многонационалов» — они не скрывали своих симпатий к полякам, говорили, что Муравьёв поступает слишком жестоко, что он «красный», так как