Незадолго до полуночи 14 июля 1916 года холм впереди взорвался светом и грохотом: 7-я бригада пошла в атаку. Ланкаширские фузилёры наблюдали и ждали в резерве, готовясь занять захваченную территорию и удерживать ее от контратакующего противника. Но бригаду отбросили назад. Внезапно поступил приказ резервным войскам присоединиться к повторной атаке в два часа утра. Фузилёры едва успели построиться справа от уцелевших в предыдущем штурме, как им уже скомандовали «Примкнуть штыки!» и бросили в наступление.

Первая цель, траншея, защищающая юго-восточный периметр Овиллера, находилась в ста двадцати ярдах выше по склону, напротив параллельной траншеи, худо-бедно удерживаемой британцами. Но в восточном конце они соединялись третьей траншеей, перпендикулярной: там, за углом, затаились немцы. Так что атакующим пришлось бы пересечь открытую площадку, с двух сторон угла удерживаемую неприятелем и простреливаемую не менее чем шестью пулеметами.

Однако Ланкаширские фузилёры на роковую площадку так и не вступили. Сперва им надо было преодолеть полосу препятствий. До войны фермеры вырубили на склонах террасы, немцы затянули их колючей проволокой, а британцы основательно разворотили снарядами – повсюду зияли гигантские воронки. Фузилёры шли под градом пуль, сквозь хаос проволочных заграждений, и с трудом добрались до первой линии своих траншей.

Той ночью погиб один из субалтернов, тридцатилетний ланкаширец, – он повел свой взвод в атаку. Пятеро офицеров были ранены. Толкин, по всей видимости, боролся там с беспорядочной и несуразной системой связи: работа более безопасная, но уж точно не последней важности. В этой войне людей и машин пехота стоила немного, артиллерия ценилась значительно выше, а самую важную роль играло слово: без оперативной, четкой связи напрасно было и надеяться одержать верх. Еще до битвы на Сомме здесь проложили мощную подземную кабельную сеть, но она, конечно же, доходила только до передовых укреплений. За ее пределами солдаты оказывались во мраке неизвестности и просто-напросто исчезали тысячами. Работа связиста заключалась в том, чтобы развеять этот мрак: помочь наладить систему связи на поле боя и воспользоваться ею.

На самом деле задача эта была практически безнадежной, как Толкин убедился под Овиллером. Наземные линии уже протянулись назад к Ла-Буассели и к полевым телефонам. Батальонные связисты с катушками кабеля были готовы оборудовать новые телефонные станции на захваченной территории. Однако наземные линии легко прослушивались: гудки морзянки доносились на расстояние до трехсот ярдов, поскольку сигнал хорошо проходил через меловой грунт. Телефон использовали в качестве последнего средства, и обязательно с позывными станции, которые Толкину приходилось заучивать («АЕ» для фузилёров, «СВ» для бригады, и т. д.). Флажки, фонари и сигнальные ракеты попросту вызывали огонь противника с немецких опорных пунктов. Большинство сообщений отправляли с гонцами, но посыльным совсем не улыбалось бегать очертя голову под огнем через опасные зоны. Приказы командования доходили до передовых частей не меньше чем за восемь часов.

Три батальона откатились назад; новых атак в ту ночь не намечалось. Пасмурный, туманный рассвет субботы 15 июля озарил склон под Овиллером, заваленный мертвыми телами. Оставив одну роту удерживать первую линию окопов, фузилёры отступили на более безопасное расстояние. Во второй половине дня их вернули обратно в Ла-Буассель, чтобы сформировать команды снабжения для их же собственной бригады, сменившей их на осаде.

Дневной свет лишь усилил ощущение ужаса, нависшего над разоренной пустошью. Художник Джеральд Бренан, сравнивая ее с «предательским, хаотичным взморьем, от которого только что отступил отлив», вспоминал, что местность между двумя деревнями была «изрыта снарядами и усеяна мертвыми телами, многие из которых пролежали там уже три недели… В ходе первой атаки 1 июля эвакуировать раненых было невозможно; и теперь глазам открывалось страшное зрелище: люди набились в воронки от снарядов, накрылись плащ-палатками и так умерли. Некоторые – уроженцы северной Англии – с Библией в руках». Лес колючей проволоки в направлении Овиллера был завален трупами с багрово-черными лицами. «Мухи бесстыдно жужжали над сырой землей, – вспоминал Чарльз Кэррингтон, – на белых меловых холмах кое-где пламенели мрачно-алые маки, в тяжелом воздухе висела едкая вонь взрывчатки и тошнотворный смрад разложения».

Но вот пошли слухи о мощном прорыве кавалерии у Высокого леса к востоку; во всяком случае, вражеская артиллерия Ла-Буассель уже не обстреливала. Немецкие блиндажи тоже служили надежной защитой – если, конечно, не случится прямого попадания во вход. «В сравнении с ними наши выглядели куда как жалко… ямка, вырытая в боковой стенке траншеи, да кусок рифленого железа; в то время как немецкие убежища были снабжены ступеньками, уводящими футов на пятьдесят вниз, и даже освещались электрическими лампочками», – позже вспоминал священник фузилёров, Эверз. – Если сопоставить их условия с нашими, то, право слово, остается только удивляться, как нам вообще удалось выиграть войну!» Здесь еще недавно гарнизон укрывался от шквального огня: в подземных жилищах разило по́том, мокрой бумагой и непривычной едой, все было загажено. Толкин отыскал себе уголок в одной из землянок и прилег поспать.

Тем вечером его батальону снова приказали построиться в линию в окопах справа от старой римской дороги, сформировав резерв. Теперь впереди, выше по склону, находилась Королевская ирландская регулярная часть – она занимала передовую траншею. Атаку назначили на десять вечера, затем на три часа отложили. В воздухе висела мелкая морось. По всей видимости, немецкая оборона ничуть не пострадала, и атака оказалась точным повтором событий прошлой ночи. Однако на сей раз фузилёры наблюдали за «бурей и натиском» из тыла. Среди приказов, передаваемых Толкином, был и такой: пятьдесят человек из роты «А» должны были отправиться на полевой склад бое припасов под Ла-Буасселью и поднести снаряды к линии фронта. Но связь то и дело прерывалась, и известие о том, что атака провалилась, достигло дивизии, стоящей в Бузенкуре, только час или более спустя. Ни одну из задач наступления решить не удалось, и единственный успех – немцев удалось-таки отвлечь, чтобы один из британских батальонов смог отрезать их с тыла, – едва не обернулся катастрофой.

Батальон «Уорикширцев» на правом фланге, не встретив сопротивления, достиг траншеи, ведущей на северо-восток от Овилллера – последнего немецкого связующего звена с подкреплениями и провиантом, но когда в смутном мареве забрезжил день 16 июля, «Уорикширцы» оказались в бедственном положении. «За помощью нам надо было возвращаться через тысячу ярдов по неровной, заросшей травой местности, непроходимой при свете дня, которую мы бегом пересекли ночью», – писал в своих мемуарах Чарльз Кэррингтон, один из офицеров окруженного батальона. Прусские гвардейцы вели по ним снайперский огонь и забрасывали гранатами в попытке снять осаду с атакованного гарнизона.

На протяжении всего сырого и душного дня бригада Толкина пыталась пробиться к «Уорикширцам» от своих позиций перед Овиллером. Атаковать через открытую местность в светлое время суток не представлялось возможным, так что Ланкаширские фузилёры подтаскивали гранаты, а «Королевские ирландцы» метали их из-за защищенного угла своей траншеи в немецких защитников. Но крытые блиндажи неприятеля были хорошо укреплены, а прилетающие в ответ гранаты совсем измотали «Королевских ирландцев».