Выскакивая из комнаты, я вдруг подумал: «А что я собственно бегу-то? Я теперь свободный человек и моя работа тут закончена. Потому и побудки не было. С сегодняшнего дня я кто? – я резко притормозил, – а, правда, кто я теперь? Я больше не числюсь в ссыльных, договор монастыря с Департаментом Юстиции недействителен по истечению срока действия, и я уже не работник обсерватории. А как же отец Окимий?».

Растерянный я быстро вошёл в вестибюль и направился к лифту.

– Ей! Линза! – окликнул меня дед Анисим. – Куда разогнался-то? Поди сюды.

Я притормозил и обернулся к нему:

– Извини, дед Анисим, я и так уже опоздал, отец Окимий этого не любит.

– Не любит, это да, но нет в лаборатории отца Окимия-то. Велено тебе, как придёшь идти к нему в кабинет. Там он тебя будет ждать.

– Правда? А он уже там?

– Там, там. Уж час как там.

– Спасибо, дед Анисим! – я бросился к лифту.

– Вот угорелый, – проворчал дед Анисим мне вслед.

***

Двери лифта открылись, и на меня налетела рыдающая Люсенька – секретарь отца Окимия. Так было странно видеть её премиленькое всегда улыбающееся личико утопающим в слезах, что я опешил. Она всплеснула руками, вцепилась в меня и потянула из лифта, что-то обрадовано жарко при этом говоря. Я ничего не мог понять, от переполняющих её эмоций половину слов она проглатывала:

– Ой, как хорошо, его нет нигде! Вы пришли! Скорее! Он меня срочно, а я только на минуточку, а он пропал! – она снова зарыдала, уткнувшись в платок, – Что же делать?!

– Успокойся, пожалуйста, я ничего не понимаю, что случилось, кто пропал?

– Да я же говорю! Отец Окимий! Надо срочно, вдруг ему плохо? Я когда прибежала, а его нет нигде.

– Я ничего не понимаю! – разозлился я. С отцом Окимией случилась какая-то беда. Нужно срочно что-то делать. Но что? Добиться внятного ответа от бестолковой девицы просто невозможно. Единственное, чего она добилась так это то, что её настроение передалось мне, и ещё не зная, какая беда стряслась, да и вообще стряслась ли, меня стала бить нервная дрожь. Я с чувством встряхнул Люсеньку за плечи и рявкнул:

– Молчать!

Видимо я изрядно встряхнул ей голову, она замолчала, прижав руки груди, и только удивлённо смотрела на меня.

– Отвечай только на вопросы! – приказал я. – Кто пропал?

– Отец Окимий.

– Как пропал? Когда? – теперь уже поразился я.

– Так я же и говорю! – завела было она опять.

– Ну!

– Сегодня утром пропал. Я отошла на несколько минут, прихожу, а у меня на столе срочный вызов горит. Я кинулась в кабинет, а его нет!

Я облегчённо вздохнул какая-то невменяемая девица! Мало ли куда он мог отойти! Не дождался её, и сам пошёл за чем-нибудь.

– Ну и что, что нет! Тебя не дождался, и сам пошёл. Может ему, куда нужно было. Велика важность, что в кабинете нет. Он обязан был тебя сидеть и дожидаться, если, как ты говоришь, вызов был срочный! Что за паника!

– Вы не понимаете! – она уткнулась мне в грудь и заплакала. – Это не обычный вызов, очень срочный, так он меня вызывает, когда ему плохо становится и срочно нужна медицинская помощь. Он всего два раза за все время так меня вызывал. Один, когда…

Но я не стал её слушать, оттолкнул и кинулся в кабинет. Дверь была открыта и я замер на пороге. Все как обычно на столе бумаги, компьютер. Было полное ощущение, что хозяин только вышел из кабинета.

– Ты связывалась с ним по браслету?

– Конечно, связывалась. Только браслет отключё-о-о-о-н, – в голос заголосила она.

– Срочно вызывай доктора! За мной не ходить! Поняла? – я обернулся к ней. Она закивала. – Сиди на своём месте и жди доктора!

Я вошёл в кабинет и захлопнул за собой дверь. В два прыжка оказался около чёрного гобелена, закрывавшего потайную комнату. Дёрнул ручку. Дверь поддалась. Узкая длинная извилистая лестница в полумраке вела куда-то вниз. Я стал быстро спускаться, держась за перила. По мере того, как я спускался, воздух наполнялся каким-то дрожанием, с каждым вздохом, дрожащий воздух наполнял меня, вибрацией отзываясь во всём теле. Голову наполнил звон. Лестница сделала два витка в глубину и, завернув за угол стены, упёрлась в дверь. Она была приоткрыта. Я толкнул её и шагнул внутрь. Словно удар оттолкнул меня, прижав к стене. Я задохнулся. Перед глазами поплыли золотые цветы. И все же я сумел разглядеть отца Окимия, который полулежал на стуле, глаза его были закрыты, лицо белое, а рядом на полу лежала небольшая чёрная квадратная коробочка. Превозмогая неимоверную слабость, которая навалилась на меня, я подошёл к нему. Он сидел перед небольшим экраном, по которому проплывали прозрачные вихри, закручиваясь друг с другом. Было такое впечатление, что отец Окимий, устав после трудного дня, заснул перед экраном телевидера, забыв его выключить, и что программы вдруг закончились, осталась только рябь видео помех. Вихри закрутились сильнее, и моё тело завибрировало в такт с ними, я опустился на пол, не в силах стоять. Мне казалось, что каждая клетка моего организма, каждый атом изменили свои границы и бешено крутятся вокруг друг друга. Я не мог отвести взгляд от экрана. Почти теряя сознание, я, собрав все силы закричал: – Н-Е-Е-Е-Т, но не услышал своего голоса. Мне показалось, что тени-вихри словно споткнулись о мой неслышимый вопль. Их танец замедлился, и среди всполохов я вдруг увидел улыбающееся лицо Фёки, словно сотканное из воздуха. «Умираю, – мелькнуло – прости Фёка. Я любил тебя». Где-то в глубине моего сознания эхом отозвалось: «Я любил тебя». А потом явственно зазвучала чья-то мысль. Именно мысль, я не мог понять мужчине или женщине она принадлежит. Не мог определить звук этого голоса. Это была моя мысль. Возникло чёткое убеждение, что надо отключить экран. Взять чёрную коробочку, которая лежала на полу рядом с отцом Окимием и нажать на кнопку. Если я хочу жить, то я должен отключить экран. Я смотрел на экран, где уже не было видно ни лица Фёки, ни бешеной пляски вихрей. Лишь изредка всполохи пробегали по нему, отзываясь ударом по всему позвоночнику. Сил не было, и я пополз. Вот уже рядом коробочка. Сознание меркло, я потянулся к ней и, падая вперёд, всем телом навалился на неё. Как невыносимо тяжело поддалась большая кнопка на пульте. Экран погас. Силы оставили меня и я упал ничком у ног отца Окимия, пытаясь прийти в себя и отдышаться. Медленно очень медленно целую вечность, восстанавливала свою вибрацию каждая клеточка моего тела к той естественной, данной ей при рождении.