Через минуту парочка самых наглых корчилась в пыли, размазывая по липу слезы, прочие же удалились на безопасное расстояние, выкрикивая неопределенные угрозы.

– Ничего им не будет, – разъяснил он специально для Нюськи, хотя она ничего не говорила, только цеплялась за его рубаху и всхлипывала, – щас встанут и пойдут к мамочке.

– За что…

– За дело. В другой раз не полезут.

– За что они так с нами? Это же все неправда…

– Да ладно. Тебе-то не привыкать.

– Почему меня люди гонят? Я же зла не делаю.

– Ну, скучно им. Меня братья тоже гоняли и в хвост и в гриву. И тоже от скуки. Когда бы мог, отплатил бы этим. Может, и отплачу. Потом. Мы, Хорты, такое не забываем.

С наслаждением он представил себе, как врывается в город во главе отборного войска, как горят подожженные навесы торга, как разбегаются с воплями «добрые» горожане. Вон по той мерзкой роже да плетью поперек! Небось сразу заткнулся бы.

Девчонка всхлипнула, но уже с облегчением. Будто поняла что-то.

– И верно. Их тоже винить нельзя. Живется им трудно. Докажут, что похуже их кто-нибудь есть, и радуются.

– Во-во. Лучше в лесу с волками. Они хоть своих не жрут.

– Как я теперь на торгу покажусь.

– А тебе и не надо показываться, – спокойно рассудил Обр, выскребая пятерней приставшую к волосам чешую.

Он рассчитывал уйти прямо перед судом, хотел, чтоб нога поджила получше.

До суда оставалось еще дней пять-шесть. Ждали приезда столичных гостей. Но при таком раскладе можно и завтра. Чего ж Нюську мучить. Кстати, и случай, он знал, будет подходящий.

* * *

Назавтра, как обычно, из ворот казармы, кивнув часовым, вышла парочка: парень с клюкой и девица с корзинкой. Девица была бледненькая и заплаканная. Видать, стряпухи совсем задразнили. В корзинке лежало какое-то линялое тряпье, на которое никто не обратил никакого внимания.

Через полчаса на дворе «Оси и колеса» к старому Велесу, кормившему перед дорогой свою клячу, подошла девчонка в низко, до самых глаз завязанном платке.

– Дедушка, я слыхала, ты нынче едешь.

– Ну, – согласился Велес. Был он пасечник, жил на выселках за лесной Непрягой, сплошь зарос мягкой седовато-рыжеватой щетиной и как две капли воды походил на толстого шмеля, укутанного в десяток куцых, торчащих из-под друг друга одежек.

– Возьми нас с бабушкой, мы заплатим.

– А вам куда надо-то?

– В Подорожье.

– Эвана куда! Так мне не туда. Я с полдороги в Не-прягу сверну. Там направо поворот в Косые Угоры будет, потом в Кривые, а мне уж налево, в Непрягу.

– Да нам хоть с полдороги. Бабка моя ходит плохо. Но с полдороги добредем как-нибудь.

– Да где ж бабка твоя?

– А вон.

На приступочке у трактирного крылечка грузно сидела бабка, с головой закутанная в вытертый, но заботливо залатанный плащ. Из-под плаща торчала упертая в землю кривая клюка.

– Три гроша, – сказал Велес. – До Подорожья четыре взял бы. А так три.

– Довези за два, дедушка, у нас больше нету.

– А нету, так пешком ходить надо, – проворчал Велес. – Или дома сидеть.

Но все ж таки сжалился. Согласился на два.

Девчонка привела бабку, помогла взгромоздиться на телегу, закинула полупустую торбу.

– Рядом садись, – велел Велес, – песни петь умеешь?

– Не, – воздохнула девчонка, – не умею.

– Тогда разговаривать будем.

Девчонка кивнула, вскарабкалась на передок.

Минут пять Велес втолковывал своей кляче, что пора трогаться с места, и наконец со скрипом, стуками и стонами они двинулись к южным воротам, к выезду на столичный тракт.

У ворот вышла заминка. Пришлось остановиться, пропуская конный отряд. Всадников десять, не меньше. Они ворвались в город, будто взяли его приступом, и, быстро обогнув торг, галопом устремились к казармам.

– Это хто ж такие? – рассуждал дед Велес, направляя клячу в ворота. – На солдат вроде не похожи. Все в своем, не казенном. Разбойники? Тогда чего ж их в казармы понесло?

– Может, из самой столицы судейские? – предположила девчонка. – В городе говорят, ждут каких-то.

– Много ты понимаешь. Судейские в карете приедут. Так им по чину положено. А эти непонятные какие-то. Модные господа. Ну, да пусть их. Не наше дело.

Песчаный тракт мягко лег под колеса. Жужжали-скрипели тележные оси, жужжали слепни над костлявым крупом клячонки, дед жужжал в ухо Нюське что-то про пчел и их сложные повадки. Долго ли, коротко – впрочем, скорее долго – проскрипели десяток верст до поворота на Непрягу.

Все три часа дороги Обр просидел, скрючившись под плащом, так что сполз с телеги вполне по-старушечьи и сразу же оперся на палку. Нога от неудобной позы, как на грех, опять разболелась.

Пасечник благополучно повернул в свою Непрягу. К счастью, Хорт видел только его круглую спину. Между тем щетина на лице Велеса топорщилась от улыбки.

– До чего молодые нынче бабки пошли, – жужжал дедок, обращаясь к хвосту своей клячи. Он успел-таки разглядеть руки, сжимавшие клюку. Крепкие, загорелые, с длинными, сильными пальцами. – Ишь чего делается. Парень девку увозом увез. От родителев прячутся.

Хотел было подшутить напоследок, но поленился, и это спасло ему жизнь. Оберон Александр Хорт твердо знал: в серьезном деле свидетелей оставлять не следует. А дело нынче было таким серьезным – дальше некуда.

Но обошлось. Обр подождал, пока жужжащая телега скроется за поворотом, оглядел песчаную дорогу, пустую в обе стороны, с наслаждением распрямился, откинул капюшон.

– Ну, пошли, что ли?

– Пошли, – улыбнулась Нюська.

Хорт забросил на плечо полупустую торбу, и они пошли по дороге, пролегавшей меж двух заросших сосной холмов.

* * *

– Я не знаю, где он, – сказал как отрезал господин Стомах, – да и не обязан знать. Парень работает при кухне. Вероятно, его послали с каким-то поручением. Прочешите торг, если есть желание. Да хоть весь город перетряхните. Не мое дело.

Собеседник был так противен ему, что даже руки немного дрожали. А ведь когда-то приятелями были. Да и выпито вместе было немало.

– Отчего он не в тюрьме? – еле сдерживаясь, спросил бывший друг.

– Может, это у твоего господина казематы[26] полны раненых детей. Так сказать, последняя столичная мода. Но в моем городе тюрьма – для воров и убийц.

– Это дитя – приговоренный к смерти беглый преступник.