– Нет, если вам угодно, могу помочь.

– Не нужно «помогать». Просто налейте мне кофе.

– Хорошо. – Следователь пододвинул к краю стола стаканчик с теплым напитком.

– Он что, холодный? – пригубив, спросил Шульц.

– В прошлый раз он, кажется, был слишком горяч для вас, вы даже обожгли себе горло. Теперь хрипите.

– Это не от этого. Слишком много говорил.

– Да? И вы были откровенны?

– Был. Только не знаю, надо ли было быть.

– Хорошо. Тогда скажите, Герхард Шульц – это ваше единственное имя?

– Что за вопрос? Конечно.

– Неправда. Вы умолчали о том, что являетесь агентом-информатором западной разведки.

– Чушь.

– Нам это известно из достоверных источников. Вам о чем-то говорит фамилия Рихер? Альфред Рихер.

– Первый раз слышу.

– Отпираться глупо.

– Хотите сказать…

– У нас есть списки западных агентов. Имеется ваше досье, доктор Йохан Кляйн.

– Да, я знаю, чьих рук это дело. Вы арестовали перебежчика. – Шульц вдруг сник. – Предательство! Предательство губит всех и вся.

– Сегодня утром я допрашивал Магду Шменкель. Сопоставил все факты, и то, что не договаривали вы, выложила она. Так что отпираться не стоит. Вы, как нацистский преступник, агент вражеской разведки, себе уже подписали приговор. Единственное, что вы можете сделать, – это облегчить собственную душу признанием.

– Я уже не в том возрасте, когда можно человека запугать или уговорить. Да! Я Йохан Кляйн! Не для вас мое признание, для истории! Придет время и оно докажет мою правоту! Я работал над этим еще в медицинской школе при Эдинбургском университете! Новые, прогрессивные направления в хирургии, в том числе и по смене пола, еще займут свое место в жизни мечтающих о счастье людей.

– Истязание заключенных Бранденбургской тюрьмы, над которыми вы проводили нечеловеческие опыты, вы ставите себе в заслугу?! Или же предметом гордости считаете то, как заходили к заключенным в камеры и, вытянув из них откровения, отправляли их на смерть!

– Я хирург и, черт возьми, психиатр! Наука, которой я служил, не могла обходиться без опытов, в том числе и над людьми. Людьми обреченными, которым все равно не жить! А ставить опыты над животными! Они ведь тоже живые существа! Это более гуманно?! Ценность моих опытов для человечества, если хотите, да-да, была гораздо выше! Я – тот, кто создал Шменкель!

– Не велика заслуга.

– Сколько в мире тех, кто мучается из-за ошибок природы! – не слушая следователя, продолжал Шульц. – А я был призван исправлять ошибки природы, человеческой природы! Вы это никогда не поймете, потому что вам не дано понять этого.

– Достаточно, Кляйн! Все, что вы говорите, я уже слышал сегодня утром от самой Шменкель. У вас одна философия на двоих. Преступная философия!

Когда допрос закончился, Зоя Ивановна произнесла:

– Это и есть Йохан Кляйн? – Она вдруг вспомнила борт британского транспортного судна и доктора Чарлза Росса, который говорил о Кляйне, как о способном сокурснике, и обратилась к Пахомову: – Эдик, я хотела бы побеседовать со Шменкель… Хольмстом. Это возможно устроить?

– Поговорю с коллегами. Сейчас.

Магда Шменкель вошла, и стало видно, как она сдала за эти дни. Нужно было присмотреться, чтобы заметить в ней ту, которую Зоя Ивановна с Пахомовым встретили в обществе Шульца, в домике на окраине Берлина. А о сходствах с Александром Хольмстом, кем она по уверению Шульца являлась до операции, можно было судить, разве что поверив ему на слово. Перед Зоей Ивановной предстала похудевшая, ссутулившаяся, с морщинистым вытянутым лицом старушка. Однако осмотр Шменкель специалистами подтвердил оперативное вмешательство в паховой области много лет назад. Шульц не лгал.

– Магда Шменкель, меня зовут Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина. Я полковник советской госбезопасности. В 1932 году вы возглавляли в Харбине отделение белофашистской организации «Братство русской правды». В вашу банду пришла молодая девушка Зоя Казутина. Вы помните ее?

Шменкель сидела с опущенной головой и, не поднимая ее, исподлобья взглянула на Воскресенскую, ничего не ответив. Лишь покашляла в кулак:

– Кха-кха!..

– Вы слышите меня, Магда?

– Слышу, – тихим, безразличным тоном ответила та.

Зоя Ивановна повторила вопрос. Шменкель еще раз, но уже более внимательно посмотрела на нее и ответила:

– Я и с первого раза все прекрасно поняла. Мне сделали стабилизирующий укол и я прекрасно все понимаю. Но я не Хольмст. Я женщина без прошлого.

– Так вам внушал доктор Йохан Кляйн?

– Нет, Герхард Шульц, – подловилась на вопросе Шменкель.

– Который провел вам операцию?

– Операцию? Откуда вам известно? Да-а. Вы думаете, я не понимаю, что происходит?.. Я помню Харбин и ту Казутину помню. Надо было пристрелить ее тогда еще, эту «баронессу» из ОГПУ. – Шменкель подняла голову и в упор посмотрела на Зою Ивановну. – Хотите сказать, что вы и есть та Зоя Казутина?..

– Да.

– Пристрели вас Хольмст тогда, все могло пойти по-другому, – в тихом гневе она погрозила пальцем Воскресенской, говоря о Хольмсте от второго лица, как адвокат о подзащитном. – Или… в Швеции – рядом с послом Коллонтай. Там помощник штурмбаннфюрера СС Алвиса Эйхманса – Хольмста, которому было приказано ликвидировать вас, сам отдал Богу душу. Советские агенты застрелили его раньше, при задержании. И вы вновь опередили его. В Западной Азии Эйхани – Хольмста называли «отцом» террора. Но тут уже появляется ваш муж, чтобы свести на нет налаженную Эйхани работу. В 1945 году от того же полковника Рыбкина поступает донос на сотрудника американской разведки Элвиса Курца – Хольмста! Его отстраняют от участия в конференции и выпирают из разведки. Да, вы постоянно преследовали Хольмста и портили, портили, портили ему все!

– У вас хорошая память.

– Не жалуюсь. Я могу забыть, что ела утром, но те годы помню, как вчера. Вы поставили крест на жизни Хольмста, карьере! Может, решили, что вы и есть тот крест, который он должен нести до последнего издыхания? Так вот, его больше нет! Давно нет. Есть я, Магда Шменкель, женщина без прошлого.

– Вы и как женщина совершили достаточно преступлений, чтобы закончить жизнь в этих застенках.

– Никто не знает будущего… сколько ему отмеряно…

– Я не о том.

– Я – о том! Скажите, где сейчас ваш муж?.. Он ведь погиб…

– Он погиб. При исполнении особо важного задания.

– Вы знаете как?.. Как?.. Могу рассказать, если интересно. Много что ушло из памяти, а это… я часто вижу это перед глазами. – Шменкель сомкнула веки и впрямь чем-то напомнила Зое Ивановне Хольмста. Эта привычка, да, эта его привычка – картинно смыкать веки перед собеседником, очевидно, не стерлась с годами, передалась от того Хольмста себе нынешнему… вернее, нынешней, в облике старушки Шменкель. Не обращая внимания на ее ужимки, Зоя Ивановна попыталась прервать бредни:

– Меня не интересуют ваши умозаключения.

Но Шменкель, которая, кажется, и впрямь провалилась в