— А мне обязательно не отходить от тебя ни на шаг? — спросила Нел уже у самой двери. — Кузнеца я могу поискать и сама. Скажем, мне нужен новый нож, потому что спьяну куда-то дела свой. А как в дороге без ножа?

Отпускать ее одну не хотелось. Но, с другой стороны, не превращаться же в няньку. Потому Альмод кивнул.

— Хорошо. Потом найдешь меня в лагере. Едва ли я успею закончить с больными до твоего возвращения.

Один загон для больных превратился в два — это было видно издалека. Подходя ближе, Альмод услышал кашель и бормотание. Остановился послушать, о чем говорят.

Три семьи больных в городе, и появились умершие. Но некоторые к целителю обращаться отказались наотрез. Одна семья просто заперлась в доме вместе со всеми гостями, заявив, что лучше честно отправиться к Творцу, чем навек погубить душу, соприкоснувшись с плетениями.

Альмод усмехнулся, входя в загон. В другое время он сказал бы, что глупость наказуема, а потому — туда и дорога, если не боятся, что Творец сочтет их самоубийцами. Сейчас сделал очередную мысленную зарубку. Еще одно полено в костер будущего пожара.

Мать Ульрика поила старика. Выпрямилась, заметив Альмода, осенила его благословением в ответ наприветствие, снова склонилась над больным. Альмод огляделся. Никто за ночь не умер, и хвала Творцу. Считать новых зараженных он не стал. Навскидку — дюжины две. Он двинулся к ближайшему из новых — осмотреть.

— Не подходи! — закричал тот. — Не дамся!

Парень попытался сесть, снова рухнул на лежанку. Альмод усыпил его.

Наверное, этого следовало ожидать — одаренные пустых за равных не держали, и сам Альмод, хоть и был неизменно вежлив, не водил с ними даже приятельских отношений. В столице жил среди себе подобных, а в Мирном ему никто не был нужен. Так стоит ли удивляться тому, что пустые теперь сочли виновниками своих бед того, кто их считал по сути никем? И все же… Как-то очень быстро опасливое благоговение сменилось ненавистью. Как будто нашептал кто.

— Не обращайте внимания, господин целитель, — сказал парень с соседней лежанки. Закашлялся, перевел дыхание. — Бредит он. А я встану — в ноги вам поклонюсь и век служить буду.

Нужна Альмоду его служба…

А, может, и в самом деле нашептали. Кто-то ведь донес до убийцы — или того, кто послал убийцу — что Альмод расспрашивает про пожар и чистильщиков. Лагерь большой, и интерес свой Альмод не скрывал, но и не кричал на каждом углу.

Он задумчиво покосился на Ульрику, обтиравшую влажной тканью мечущегося в бреду мужчину. Надо отдать ей должное — преподобная мать занималась не только молитвами. Уход за больными — работа тяжелая и грязная, и Ульрика от нее не отказывалась. Переворачивала с боку на бок бессознательных, чтобы не образовывались пролежни, обмывала и обтирала, носила воду, и все это — с неизменной доброжелательностью на лице. Не зря жители Мирного были готовы молиться на преподобную мать, и каждый считал своим долгом, встретив ее на улице, остановиться и поговорить.

Поговорить…

Женщина снова укрыла больного одеялом, примерилась к тазу с водой. Альмод, обезоруживающе улыбнувшись, предложил помочь — дескать, он мужчина, а у преподобной матери и без того, наверняка, спина болит. Она отказываться не стала.

Альмод донес таз до помойной ямы рядом с отхожим местом. Не такой уж тяжелый он был, хотя для немолодой женщины, наверное, ноша изрядная. Выплеснул грязную воду.

Вернувшись, выслушал благодарности, поддержал Ульрику под локоть, предложив присесть на лавку и немного отдохнуть. Преподобная мать грузно уселась, опершись на стену, кое-как сколоченную из молодого леса — хорошие бревна все шли на срубы для новых домов. Альмод забеспокоился, что хлипкая стенка не выдержит, и на всякий случай приготовился ловить жерди перекрытия и лапник, заменявший крышу. Ульрика тяжело вздохнула — и сказала, что много кому приводила в пример господина целителя как образец бескорыстного милосердия…

Альмод расхохотался бы, не будь дело столь серьезным.

…лесорубу, например. Той семье, что заперлась в доме, жаль, не помогло. Жуткие слухи ходят, просто жуткие, подумать только, чего люди не напридумывают. Вдове трактирщика, забывшей в своем горе, что именно господин целитель совсем недавно буквально воскресил ее мужа, ведь после таких ран не выживают. И не его вина, что Творец же решил иначе. На все воля Его, даже если порой случившееся кажется совершенно чудовищным. Вот как пожар, например…

Пожалуй, плетения тут были лишними. Сама все расскажет. Но, Творец милосердный, какая же каша в голове у этой женщины! У всех людей мысли порхают с предмета на предмет, но чтобы так…

Чудовищные жертвы, чудовищные. Но мертвые упокоились у престола Творца, а живые явили столько прекрасных качеств. Кто-то потеснился, пустив в свой дом погорельце, кто-то, как господин целитель… А ведь он еще и нашел в себе добросердечия просить молитв за тех, кто породил этот пожар. Так она Харальду и сказала, когда тот начал сетовать. Если нашелся тот, кто просит молитв за души чистильщиков, неужели не найдется того, кто помолится за душу его несчастной жены?

Устав от болтовни, Альмод подчинил ей разум. Легче не стало. Кому она говорила, что он просил молитв за души чистильщиков? Дюжина имен, половину из которых он совсем не знал. А кому упоминала, что он расспрашивал про пожар? Еще дюжина, какие-то повторялись, какие-то нет. У него была отличная память, но тут впору записывать. А от кого она слышала, дескать, это целитель во всем виноват? Имена, имена, имена…

Альмод мысленно выругался. Его необщительность обернулась против него самого. Был бы рубахой-парнем, знал бы всех. А так… Впрочем, кое за что зацепиться можно. Едва ли повод убивать чистильщиков был у шорника. Или лесоруба — да если бы и был, кто бы его пустил в дом Харальда. Это кто-то из его ближнего круга или домашних слуг. А таких Ульрика упомянула немного. Впрочем…

Пришлось еще расспрашивать о родственных связях тех, о ком Альмод ничего не знал. Наконец, отпустил контроль. Ульрика недоуменно моргнула.

— Что-то я заболталась, господин целитель. С вашего позволения.

Она подошла к тому самому парню, что благодарил Альмода, что-то заворковала, утешая.

Альмод, не удержавшись от соблазна, опустился на лавку, оперевшись локтями о колени и чувствуя себя полностью выжатым. Даже его отлично тренированная память образованного человека едва удерживала всех этих двоюродных сватьев троюродных сестер и прочих родичей, которых у жителей городка оказалось побольше, чем у иных благородных. Альмод еще раз мысленно перебрал имена и родственные связи, заставил себя забыть тех, кто не имел никакого отношения к дому Хродрика. Хвала Творцу, после этого осталось не больше дюжины имен. А подумать еще — так и меньше будет. Но прежде чем расспрашивать горожан, нужно закончить с больными.

Нел пока не вернулась, и впору было начинать волноваться. Альмод отогнал дурные мысли. Случилось бы с ней что-то — давно бы за ним послали. Скорее всего, кузнец оказался таким же болтуном, как мать Ульрика. Или нашелся не сразу. Кузница, как ей и положено, стояла на отшибе, и, кажется, даже не сгорела. Но поручиться за это Альмод не мог.