он был для прохожего, не потому чтобы сам владелец дома, боярин или окольничий напал на прохожего и ограбил его, но у этого знатного боярина или окольничего несколько сот дворни, праздной и дурно содержимой, привыкшей кормиться насчет каждого встречного, будь это проситель к боярину или просто прохожий».

Одной из главных причин этого, по мнению Посошкова, являлась поддержка разбойников со стороны довольно значительной части сельского населения. Исходя из этого он предлагает устроить строжайший контроль над всеми жителями деревень и городов, самую строгую паспортную систему. Сотские, пятидесятские и десятские должны были бы иметь надзор, «чтобы никто и из высоких персон без ведома своих сотских или пятидесятских никуды не отъезжали, а куда кому случится ехать, чтобы у сотских или у пятидесятских своих брали за их печатьми отпускныя письма и в тех письмах описывали именно, куды кто поехал и за каким делом, и на коликое время поехал и людей с собою колико взял и кого имяны». Посошков желает, чтобы люди всех сословий наблюдали друг за другом и доносили на тех, которые без ведома своих пятидесятских ездят куда-либо или оставляют свои дома ночною порой. Он предлагает целый ряд мер для наказания недобросовестных пятидесятских и сотских, надеется на контроль над контролем и на разные меры поддержания авторитета этих сотских и т. п.

Такого рода идеи Посошкова, безусловно, наивны и утопичны. Ограничение личных свобод граждан, как и прочие действия правительства, не могли привести к реальному успеху, поскольку преступность имела более глубокие корни, но, в то же время, вредила экономической деятельности, тому самому «богатству», о котором так беспокоился Посошков. К тому же это удаляло страну от правового порядка, поскольку исходило из идеи презумпции виновности. Наконец, сам же Посошков обвинял чиновников в «неправде», а ведь сотские, пятидесятские и десятские принадлежали к тем элементам общества, что и судьи; поэтому неясно, почему они должны были быть добросовестнее при исполнении обязанностей, чем последние.

Власти понимали это и достаточно активно искали средства по наведению порядка в стране и защите населения от произвола приказных людей, своеволия и самодурства судей и чиновников, прежде всего, в области законодательства стремясь найти оптимальное соотношение между преступлением и наказанием, а также исправить систему судопроизводства, нуждавшуюся в более четких юридических нормах,

Однако меры эти не приносили результата. Число преступлений не уменьшалось, оставалось весьма значительным число жалоб на несправедливость решений судей и произвольность действий администрации. Этим потоком жалоб оказался захлестнутым даже Петр, и, сознавая, что даже при самой энергичной работе, невозможно вникнуть во все дела, он создает Сенат, вводит различные учреждения и должности для наблюдения за правильным ходом дел и добросовестным исполнением чиновниками их обязанностей.

Впрочем, тот же И. Посошков не видел в Сенате действительно авторитетного учреждения и потому предлагал «ради самыя твердости в судах и во всяком правлении, чтоб от правосудия ни много ни мало судьи не колебались. учинить особливую канцелярию, в которой бы правитель был самый ближний и верный царю». Это высшее присутственное место должно было стать, по его мнению, «оком царевым, верным оком, иже бы над всеми судьями и правителями был вящий, и за всякими правителями смотрел властительно, и никого он кроме Бога, да его императорскаго величества не боялся. А к той канцелярии приход был бы самый свободный, а сам бы тот правитель был низок и ко всяким людем был низходителен, и не тяжел бы он был, аще и не по вся дни, обаче, улуча время, по коллегиям ходил бы и смотрел, каково кто дело свое управляет, и нет ли каковыя в делах неисправности, и нет ли каких жалобщиков. Такожде, обходя судебныя места, и челобитчиков бы спрашивал, не чинят ли кому какова нападка и излишней волокиты и пр. И у всех коллегий и канцелярий прибить печатные листы с объявлением таким: буде судья или подьячий какую учинит в деле неправду, то приходили бы в ту канцелярию, то всякому лицу там будет управа. Такожде, буде кто из сильных лиц изобидит кого убогаго, или судья гражданский или военный офицер чем солдата или драгуна изобидит, а он суда на него не сыщет, то тут бы изобиженный искал бы обороны». Тем самым Посошков настаивал на учреждении некой специальной высшей апелляционной инстанции. До некоторой степени деяния Петра совпадали со стремлениями и идеями Посошкова: собственно и сам Сенат, и другие органы, такие как «кабинет», прокуратура и т. п., были как раз попытками создать что-то похожее на то, чего требовал Посошков.

Так, в созданный в начале XVIII в. «кабинет» царского величества должен был принимать все жалобы, обращения, донесения и т. п. А в начале 1722 г. для усиления наблюдения за законностью действий всех и каждого Петр учредил при Сенате должность независимого ни от кого, кроме самого государя, генерал-прокурора, в обязанности которого входило наблюдение за действиями Сената и прокурорами. Представляется, что должность генерал-прокурора ближе всего соответствовала той роли, которую Посошков отводил предлагаемой им высшей канцелярии.

Иными словами, пожелания Посошкова были исполнены, но, как оказалось, это не принесло существенных изменений в состояние правопорядка в стране, злоупотребления отнюдь не исчезли.

У Посошкова был готов, однако, ответ и на вопрос о причинах подобной ситуации – главную роль здесь играет недостаток нравственности. Причем особенно возмущает его аморализм «великородных», которые «на уложенные уставы мало смотрят: но как кто восхощет, так и делать будет по своей природной пыхе». «Лучше, – считает он, – ради уставления правды в судьи посадить из нижних чинов, а паче из приказных людей, кои в делах искусны и страх Божий в себе имут. И с ними посадить, где пристойно, и из военнаго чина, кии от службы отставлены, и из купчества, в которых острота умная есть. А буде из приказных людей в судьи выбрать некого, то бы из дворян мелких, кои остроумны и в делах искусны, и боящиеся Бога». Преимущество «низкородных» Посошков видит в том, что в случае злоупотреблений с их стороны «за них и упрашивать никто не будет, да и сами они паче высокородных боятися будут». Посему «тем низкородным судьям надлежит дать такое величество чтоб они никаковых лиц не боялись, кроме Бога да царя, и дела б все свои делали по новосочиненному его императорскаго величества указу неизменно, и от своего ума не мудрствовали бы, и ни едину черту сверх указу не прибавливали бы и не убавливали бы». Впрочем, и в этом случае одной лишь нравственности судей, даже «низкородных» недостаточно. Важно, чтобы «нарушение новоизложеннаго указа» грозило им смертью,