– Жестокое утверждение, – постановила Кафа.

– Ну, вы сами спросили. Как я уже сказал, я не люблю говорить об этом. Все, что я знаю – Агнес давно замужем и отличная мать своим детям.

На площади задул ледяной ветер, когда Борг проводил их за шлюз безопасности и попрощался. Фредрик с Кафой вышли на Гласисгата, маленький отрезок дороги, ведущий от Министерства обороны и офиса премьер-министра к крепости Акерсхюс. Кафа натянула шарф, а Фредрик поднял воротник куртки до подбородка. Мимо проехала большая правительственная машина. В ее затемненных стеклах Фредрик не увидел ничего, кроме своего отражения.

У старого Военного госпиталя, розово-коричневого деревянного здания на Грев Ведельс пласс, он остановился.

– Ну, что думаешь?

Кафа в сомнении покачала головой.

– Единственное, что у нас есть на Агнес Усе, – то, что она врач. А Акселю Тране помогал добывать инсулин кто-то с медицинским образованием. Но я проверила. Она не выписала ни одного рецепта на инсулин.

Как только она встретилась глазами с Фредриком, ветер сменился, и сырой морской воздух поднял снег на лужайке перед ними. Он парил над площадью как туман.

– Эгон Борг описывает ее как пылкую, спонтанную душу. Но когда мы рассказали ей, что ее бывший умер не двадцать лет назад, а только пару недель как, ее лицо ничего не выразило.

– Но Борг говорил еще и о манипулировании, – возразил Фредрик.

– Именно. Меня не покидает ощущение, что Усе спланировала свою реакцию на сообщение об Акселе.

Кафа чуть помедлила.

– Кобелиха, – сказала она. – Борг кажется таким тихим. Как думаешь, он что-то имеет против лесбиянок?

Фредрик покачал головой.

– Люди как люди, – только пробормотал он.

Он замерз и хотел вернуться в машину, но Кафа дотронулась до его локтя.

– Слушай, Фредрик. Нам нужно поговорить.

Восемь минут спустя они сидели в неуютном кафе-баре на Конгенсгате. Барные табуреты были сделаны из пластика и в не очень красивых цветах. Фредрику принесли салат с пастой в плошке, а Кафа, вместо того, чтобы пить свой смузи, делала в нем дырки, безостановочно сливающиеся вместе.

Раньше они уже сидели вот так. Он не совсем помнил, где и когда, но это было в подобном месте, и он рассказал ей о смерти Фрикка и разрыве с Элис. Он думал, что это отпугнет ее от него. Но эффект оказался противоположным.

– Что случилось, Фредрик? Что случилось с нами? Разве мы не были друзьями?

Кафа уткнулась взглядом в стакан, и это позволило ему рассмотреть ее. Длинные черные волосы, превращающиеся в похожий на вату пух вниз от ушей по верхней части щек. Полные губы, которые однажды поцеловали его в щеку. Он все еще помнил быстрые мурашки по коже.

– Ты меня оттолкнул, – сказала Кафа.

Фредрик заметил, как у него загорелись щеки. Ему это было неприятно.

– Я не планировала поднимать этот вопрос. Но теперь, когда мы снова работаем вместе… меня это мучает. Я хочу знать, что случилось.

Фредрик мог рассказать ей, что случилось. На самом деле все довольно просто. Он выбрал путь наименьшего сопротивления. Вместо того, чтобы отказать Беттине в переезде к нему с вещами и с ее чертовой псиной, он тяжело сглотнул и решил, что да, пусть будет так. Беттина так сильно хотела любить его, и она ему нравилась. Ему нравилось смотреть, как она раздевается, нравились ее маленькие груди, узкая задница, он наслаждался, проводя пальцем от ямки вверху между ягодицами вниз в пропасть, где загибался позвоночник. Следовать по косточкам вверх по спине, класть руку ей на шею и хватать сильнее, сжимать, пока она не застонет от удовольствия и боли, раздвигать ей ноги в стороны и трахать. Он любил закрывать глаза и представлять, что это Кафа.

Гордился ли он этим? Нет. Стыдно ли ему за это? Нет.

– Кафа, – сказал он, воткнув вилку в салат, отодвинув пластиковую плошку и дождавшись, пока она на него посмотрит. – Всего месяц назад я очнулся в больнице, с тяжелым похмельем и накачанный лекарствами. Врачи думают, что я пытался покончить с собой. Сам я, правда, понятия не имею, что случилось, потому что ничего не помню. Ни хрена. Я старше тебя, я был твоим начальником, у меня двое детей, которые вот-вот станут взрослыми, бывшая жена и сожительница. И собака с приступами диареи. На меня нельзя делать ставку.

Он услышал, как грубо это прозвучало. Жесткий отказ. Но так нужно было сделать.

– Извини, если позволил думать тебе что-то другое.

На мгновение ее взгляд застыл на нем. Ее рот приоткрылся. Выражение лица стало недоверчивым, почти шокированным, и вдруг она фыркнула. Кафа над ним смеялась! Она встала, надела пальто и бросила ключи на стол.

– Фредрик, – сказала она, – Я знаю, что на тебя нельзя делать ставку. Я никогда не была влюблена в тебя. Я просто хотела, чтобы мы были друзьями.

Боже мой. Кровь закипела в нем. И обдало холодом. Он отрыгнул. Мерзкая мазня из салата с пастой и желудочного сока зажглась в глотке.

– Можешь взять машину, – сказала она и вышла.