Саша бросает последнюю горсть земли и поднимает на нее тяжелый обвиняющий взгляд. Ася пытается что-то сказать, указать на спиралевидную трубку, все еще соединяющую ее с похороненным эмбрионом, пытается извиниться за то, что не смогла, не сохранила, но не слышит звука своего голоса. Презрительный, разочарованный взгляд ползает по ней скользким червем. Кусок льда падает в желудок, когда Саша отводит глаза, и Ася перестает чувствовать что бы то ни было. Она вглядывается в безэмоциональное Сашино лицо, жадно выискивая хоть какую-то реакцию на ее, Асино, присутствие. Существование.

Он обходит могилу и удаляется, так и не взглянув, не сказав ни слова, миновав ее словно пустое место. Не слышит криков, слез, просто уходит, оставляя ее совсем одну посреди бури. Ася падает на колени и начинает разрывать свежую землю руками, чтобы достать, вернуть себе зародыш, поместить обратно, зажать рану руками, чтобы он не выскользнул. Тогда стихнет ветер, вернется Саша, тогда все будет хорошо, все снова будет хорошо…

* * *

Пробуждение было похоже на разряд тока, пропущенный по позвоночнику. Ася чувствовала под ногтями могильную землю, слипшиеся в корки слезы на ресницах. Мысль о расползающемся порезе вошла в мозг нагретой добела спицей. Сердце заколотилось в груди, словно рыба в предсмертной агонии. Бежать. За линейкой, в ванную. Измерять, записывать, обрабатывать. За ночь она могла увеличиться, загноиться, закровоточить, за…

Ася заскулила, поняв, что не может двинуться. Даже шевеление пальцем посылало тревожные сигналы, словно и его было достаточно, чтобы случилось что-то ужасное. Непоправимое, смертельное. Вдох, и она разойдется по шву, как ветхая одежда. Выдох, и рассыплется на тысячу кусков. Тело, сухое, ломкое, не хотело слушаться. Скрутилось в панической судороге, как осенний лист.

Ася замерла в мягкой ямке под одеялом, прислушиваясь к каждому ощущению. Нужно быть начеку, обратиться внутрь себя, чтобы вовремя отследить начало катастрофы, заметить раскол, остановить ползущую трещину, не дать себе распасться.

Она прекрасно понимала: на порез такого размера уже следует накладывать швы. Заклеивать его похоже на нелепую попытку залепить дырку в зубе хлебными мякишем. Она делала так в детстве, чтобы избежать похода к стоматологу, но ей уже давно не семь. Она знала, что само не рассосется. Что игнорирование проблемы ее не решает. Ей нужно в больницу, нужна консультация хирурга, нужен кетгут[1].

А еще очень нужно в туалет. Игнорирование мочевого пузыря не предохраняет от его разрыва. Впрочем, если ее опасения насчет пореза подтвердятся, Асю даже не придется резать, чтобы его заштопать.

Грубыми мысленными командами она заставила ноги высунуться из-под одеяла и понести тело в ванную. Снаружи его тут же начал колотить озноб. Пятно на футболке было мокрым, холодным и ничем не пахло. Пластырь сполз от легкого касания и отделился от кожи, поблескивая паутинкой пропитанного слизью клея. Несмотря на ее обилие, порез не затягивался. Нисколько. Он был таким же, как вчера: ровным, мокрым и странным. Стоило убрать пластырь, как он хищно приоткрылся, будто…

Асе было знакомо это сравнение, но сегодня она не решилась произнести его даже мысленно. Ассоциация прозвенела в ухе тревожным колокольчиком, поднимая дыбом волоски вдоль позвоночника.

Едва касаясь, она провела кончиками пальцев по тонким краям, разгоняя мурашки по животу. Чувствительность не пропала, но боли не было. Осмелев, она чуть надавила с обеих сторон, готовая к неприятным ощущениям, даже кровотечению, но ничего не произошло. И это пугало больше, чем гной или кровопотеря. Рана должна болеть. Даже если в ней нет инфекции, рана такой глубины и размера должна болеть!

Ася сглотнула. Шея начала звенеть от напряжения в наклоне. Она развернула к себе небольшое зеркало на стиральной машине и поймала в нем нужный ракурс. Сухой язык прошелся по губам и ткнулся в стиснутые зубы.

Палец осторожно скользнул по смазке в рану, ощупав подушечкой гладкую внутреннюю стенку и не ощущая никаких волокнистых неровностей. Будто трогал слизистую ткань, а не рассеченное мясо. Он погрузился на полфаланги, не встретив никакой преграды, словно плоть там, внутри, расступалась.

Воздух шумно вышел из лопающихся от долгой задержки дыхания легких. Порез в зеркале проглотил вторую фалангу, словно естественное анатомическое отверстие. Будто оно так было задумано и находилось на своем месте.

Мокрый чавкающий звук замер в остановившемся для Аси времени и остался в ушах, хоть по громкости не превосходил вздох соседки за стеной. Следом она ощутила легкое давление стенок, и палец вошел целиком в горячую, пульсирующую мякоть. Провалился в мокрую сосущую темноту, которой не хватало только зубов, чтобы его перекусить.

И время пошло. Побежало, понеслось в ритме колотящегося сердца. Испуганный вопль разжал зубы. Ася выдернула палец, пока он не коснулся «дна», хотя уже сейчас была уверена, что никакого дна у дыры нет, ведь иначе она давно бы уже пощупала свой желудок. Страх накатил рвотным позывом. Проглатывая один жгучий ком за другим, Ася шлепнула на живот сразу пять пластырей, криво наслоив их друг на друга, выбежала из ванной и забилась под одеяло.

* * *

Из липкой душной полудремы ее вырвал телефонный звонок. Дернувшись всем телом, Ася со страхом посмотрела на экран и выдохнула.

– Да, Кость, привет, – хрипло сказала она, стараясь усмирить бухающее молотом сердце.

Вместе с ответным приветом в комнату ворвались звуки внешнего мира.

– Что, как дела у тебя? – громко спрашивал Костя, стараясь перекричать едущие рядом автомобили.

– Как сажа.

– Всегда любил тебя за жизнерадостность!

– Кость, у меня нет настроения на хиханьки.

– Понял. И принял. Тебя весь день онлайн не было. Да и вчера, впрочем. Вот я и…

– Забеспокоился, успеешь ли трахнуть мой труп, пока не остыл?

– Да я не мерзлявый, чего уж. Настроения у нее нет.

– Слухи о моей смерти сильно преувеличены, верни презики в аптеку.

– Не примут, я уже надел. Ась?

– Ну?

– Это мурло мне писало сегодня.

Ася почувствовала, как задеревенели сухожилия.

– И?

– И я так понял, не только мне. Оно фотки твои рассылает. Тебе друзья писали наверняка, и я писал, но, повторюсь, ты не онлайн.

Капля крови расцвела на кончике языка.

– И как? Подрочил? – хихикнула она сквозь жеваную губу.

– Не успел. Короче. Не лезь сейчас в ВК. Никуда вообще не лезь. Руки на стол. Я буду у тебя через пятнадцать минут.

Пластырь медленно отошел от кожи.

– Ася, я не шучу. Убери телефон подальше.

Костя повесил трубку, и на дисплее повисли уведомления, как позорные плакаты. Более десятка сочащихся похотью сообщений в Ватсапе. Сальные дифирамбы, предложения