Киев бомбили

Нам объявили,

Что началася…

Нет, не объявляли, всё так же держат под именем СпОп, как когда-то ЗК. Зимняя Кампания — смахивает на спортивные сборы или другое, но тоже спортивное мероприятие, пока оттуда похоронка не придёт.

Ну а как у меня с пацанами теми (с обеих сторон)?

Ну а для пацанов с обеих сторон я, конечно же, подлый изменник.

Мне оно надо такое? Нет. А кому надо? ВПК оно надо.

Три буквы, что в любой державе имеются и вселяют опаску своей обкатанной неприступностью, всеохватной необходимостью, повсеместным на них равнением и почтением к ним же.

Всё сверяется с интересами трёх этих буков: от азбук детсадовских и до тончайших приборов на орбиту в целях модернизации с оптимизацией забрасываемых.

Как-то не сразу доходит заглянуть — а что же за ними?

Ну заглянул и — что там? Те же люди. Такие же как и я. Попадаются даже тупее меня (крайне изредка). А кой с кем в шахматы лучше и не садиться.

И я бы тоже мог быть одним из них, но не срослось как-то и то, что для них Спецоперация, для меня уже 3-я Мировая, хотя началась она в другом году 13 ноября, 10:13 в четвёртом часовом поясе от Гринвичского меридиана…

Двое моих учеников погибли в ней, третий ранен. Мои дети остались живы, к добру иль худу то уж их детям решать, но без меня — увольте…

То есть нет нашей вины, что кого-то радует прибавление нулей к нулям в списках, отчётах и сальдо-бульдах, а мой удел печаловаться за них счастливых. Каждый идёт путём ему предначертанным.

Я, например (извини ВПКовский брат — начинаю с чего попроще по причине привычности), являюсь маргинальным сыном калифорнийских детей цветов, хотя родился раньше их.

Ну а живу по завету песни Битлз (они родились раньше):

All we are saying is to give to peace chance.

Вот так и живу, рву на себе жилы, чтобы успеть, чтоб дать ему шанс ещё на день продлиться.

Ссу против ветра? Правда ваша, так я ж и не спорю.

Что? Шизофреник? Так а кто бы сомневался! Однако с параноиками попрошу не путать…

У нас к ним разговор особый, мы их мочили и мочить будем, где только подвернутся. А хоть и в Белом Доме с Гранатовитой Палатой.

Таков обычай наш ещё с той недостройки в Древнем Вавилоне.

Ведь говорилось же им: круглее нужен базис, округлее! А они? Авось ничё! Эвон в Египте-то пирамиды-то, каку ни взять, призматичные!

А в результате? Где та Башня? Вавилон где!?

И снова грустно стало, словно бы услышал как потомки Германцев рассуждают о загадочности Славянкой души или если вспомню, что братьям Славянам невдомёк как исконо Славянское слово “люди” на Германском звучало и было — “liuti”, всего 150 лет тому, пока Немецкую орфографию не поменяли, но и сегодя ещё угадывается “leute”…

Значит все мы — одна кровь, все — Иваны не помнящие родства.

Ну так пусть оно всё катится после этого! Не хочу никаких Гималаев!

Отпустите меня в Новую Гвинею Папуа! Брателю обниму сваво рОднава! А потом — будь что будет, а хоть даже и съест, по-братски.

Да знаю сам…

Давно и прекрасно осознаю, что о пустом болтаю, но что-то ж надо говорить, чтобы умирая, смог сказать: “Я миру шанс давал до самого конца, до донца…”

Жаль — буквы на исходе…

* * *

Отрезок, завершающий голововращательный спуск по маршам с пятого этажа — протяжённостью от нижней ступеньки и дверью подъезда, притянутой в позицию «закрыто» посредством длинной ржавой пружины протянутой от вбитых в правый косяк дверной рамы гвоздей, а вторым концом присобаченной в край двери под её ручкой — усложнялся препятствием: единоличной оргией плюгавого бомжа, который жевал плавленый сырок из небрежно облупленной фольги под прихлёбы из тёмно-зелёной бутылки (0.5 л) плодово-ягодной «бормотухи». К счастью, на стадии «остатки — сладки».

Бомж выколупнул из фольги последний уголок брикета, засунул себе в жерло, жуя по-кроличьи шустро и мелко, а бумажку отбросил в угол входного тамбура.

Затем он запрокинул пасть и вылил туда осадок со дна бутылки, которая тоже отправилась в угол, но без размашистого вандализма — катнулась бережно по частыми выбоинами в местах отсутствия квадратиков половой плитки.

Откат сопроводился затяжной отрыжкой из бомжа — на то она и «бормотуха» — но не наполнил близлежащую атмосферу — просто диво! — смрадом винища, и даже запах устоявшейся мочи не исходил от несменяемой одежды маргинала.

Дмитро Иваныч решил, что хватит уже проявлять деликатесную интеллигентность и молча двинулся на выход.

Когда он поравнялся с бомжом, тот удивлённо оглянулся к ступенькам лестницы, ещё раз отрыгнул и, с бесповоротным шагом сквозь Дмитра Иваныча, налёг на взвывшую пружиной дверь и та хлопнула вслед ему, вышедшему в загустелый снаружи вечер.

Дмитра Иваныча охватили страх и безумное отчаяние.

Он вспомнил вдруг, что Антонина Васильна за хлебом его не посылала, да и не могла послать из дальних далей в полтора года, где она легла в гробу покойницей и, значит, дверь на лестничной площадке пятого этажа захлопнута, а он тут без ключа и как теперь ему зайти обратно?

Безвыходность навалившейся неразрешимости настолько его подкосила, что он вдруг рухнул в угол, погрузив затылок в бутылку сквозь тёмную зелень стекла её стенки, придавившей ошмётки сморщенной фольги.

Лёжа там (внутри отчасти) он краем глаза уставился в отпечаток плитки сто лет как выбитой из цементного раствора застывшего под ней и выброшенной неизвестно кем, когда, куда…

– — -

— Да, Виктор Дмитриевич, сосед по лестничной площадке, одинокий пенсионер Сидорчук, токарь-ветеран оборонного завода «Прогресс», забил тревогу на третий день. Была отправлена группа усиленная слесарем Петрищенко, который и открыл дверь без следов взлома снаружи. Сотрудники и двое понятых обнаружили тело в гостиной комнате, на полу, рядом со стремянкой у стены напротив балкона. Следов насилия не выявлено, кардиостимулятор в нагрудном кармане работал. Все протоколы и снимке в этой папке.

— Благодарю, майор.

Майор КГ… Национальной Безопасности Украины с деликатной бесшумностью покинул свой кабинет.

Прилетевший из Москвы сын покойного сел за чужой стол, на чужое кресло, упёр локти в столешницу перед