Однако это оказалось новостью только для Сёдзо, остальные уже знали об этом, и сообщение Мацуко особого впечатления не произвело. Затем она заявила, что при желании его можно было спасти. И тут все, включая и Тацуэ, которая поспешно отложила газету, впились глазами в Мацуко и с жадностью слушали, глядя ей в рот.

— Так вот,—неторопливо начала Мацуко,— хотя господин Такахаси и был уже в летах, но, как известно, он мог дать сто очков вперед любому молодому. Поэтому в доме у него на правах экономки всем распоряжалась очередная красотка — особа, как говорят, крайне безалаберная и бестолковая. Когда в дом с шумом ворвались солдаты, у дверей спальни господина Такахаси стояли его ночные туфли. Если бы эта умница сообразила их тут же спрятать, она могла бы, якобы в поисках хозяина, водить солдат по другим комнатам, а там их столько, что запутаешься. А он тем временем мог бы скрыться.

— Да, а жена у него,— отозвалась Кимико,— всегда, кажется, жила в доме на положении заключенной.

И она принялась на все лады расхваливать героический поступок госпожи Сайто, которая, прикрывая мужа, подставила себя под пули. «Как прекрасна, как трогательна любовь этих престарелых супругов! — восклицала Кимико.— Конечно, не дай бог, чтобы такие инциденты повторялись, но госпожа Сайто показала пример великой самоотверженности, и в подобных случаях этому примеру должна следовать каждая японка!» Когда Кимико с гордостью стала подчеркивать возвышенность долга и обязанностей, налагаемых положением жены видного политического деятеля, и намекать на свою любовь к мужу и преданность, Тацуэ не выдержала и демонстративно взяла со стола газету «Асахи». В газетах ничего существенного о происходящих событиях нельзя было прочитать даже между строк. Чувствовалось, что истинное положение дел тщательно скрывается. Зато во всех газетах крупным шрифтом был напечатан приказ о введении военного положения. Тут же публиковалась карта района, где находилась резиденция премьер-министра, куда доступ был закрыт. Это обстоятельство втайне беспокоило Сёдзо с самого начала, как только он услышал разговор женщин о задуманной ими поездке, Наконец он спросил:

— Вы и в самом деле собираетесь в резиденцию Сайто?. Ведь там все кругом оцеплено и охрана очень строгая.

— Ничего, как-нибудь проскочим,— ответила Мацуко с беспечностью человека, привыкшего при любых обстоятельствах пользоваться привилегиями. Беспокойство Сёдзо показалось ей даже смешным. В самом деле, еще вчера вечером одна ее приятельница благополучно прорвалась на автомобиле через все полицейские кордоны и попала в резиденцию обер-секретаря министерства двора, находящуюся в запретной зоне.

— И знаете, до чего же интересно получилось!—рассказывала Мацуко.— Задержали ее солдаты... позвольте, чьи ж это были солдаты? Ну да, солдаты мятежников! Так вот, стали ее допрашивать: кто да куда? А она отвечает: еду домой, это тут, совсем рядом. Ее отпускают. Через некоторое время опять патруль, опять допрос, а она все свое: еду домой, вон мой дом! Так она понемногу продвигалась вперед. А потом это ей надоело, она возьми и скажи-: «Господин солдат! Мне нужно по срочному делу навестить жену обер-секретаря министерства двора. Если меня все время будут останавливать, я к ней и до утра не доберусь. Прошу вас, садитесь ко мне в машину и довезите меня до места». И что вы думаете? Она втащила солдата с ружьем в машину, усадила рядом с шофером, и они без всяких препятствий покатили вперед.

— Это на нее похоже,— заметила Кимико.

Она знала даму, о которой шла речь. Всегда жеманная и чопорная, эта особа умела в некоторых случаях действовать решительно и дерзко и даже становилась озорной, Рассказанный эпизод был интересен тем, что опытом этой дамы можно было воспользоваться. Конечно, не для того, чтобы их траурный визит произвел сенсацию — Кимико была далека от такой мысли, но надо было съездить хотя бы для того, чтобы выяснить обстановку. Она нажала кнопку электрического звонка. Явилась горничная Хацу, и Кимико спросила, все ли готово, чтобы она могла переодеться.

— Да, мадам,— ответила Хацу.— Я в любую минуту к вашим услугам.

— А потом, Хацу, я вас буду просить помочь мне получше завязать оби. Сколько ни завязываешь этот несносный пояс, он все съезжает,— проговорила Мацуко, хлопнув ладонями по роскошному поясу из превосходной черной китайской камки, который подпирал ее могучую, пышную грудь. Затем, обернувшись к Тацуэ, она спросила, известно ли ей, что Мидзобэ собирается рисовать портрет покойной матери Инао. С момента скоропостижной смерти старухи, долгие годы страдавшей болезнью сердца, прошло меньше месяца.

-— Откуда мне знать? Но ведь, кажется, хотели заказать скульптуру?

— Да. Насколько мне известно, Хирагуси-сану заказан бюст из дерева, а Тайкан должен расписать мавзолей лотосами и изображением богини Каннон 51. Только неясно, будет ли это все вовремя готово, поэтому к сорок девятому дню решили заказать портрет в красках и пока этим ограничиться. Мидзобэ-сан разузнал об этом и говорил мне, что собирается просить Таттян посодействовать в получении заказа.

Тацуэ, выражая не то недоумение, не то досаду, только причмокнула губами. «Какое я имею к этому отношение?»— подумала она. То же самое она бы сказала вслух, если бы пришел Мидзобэ. Но он еще не появлялся. А Инао она не видела целую неделю. Они были в ссоре.

— Как странно! Пятого марта исполнится уже сорок девять дней,— проговорила Кимико. Выразительно взглянув на дочь, продолжавшую молчать, она поднялась со стула и заломила свои худые желтые пальцы: —А ведь кажется, что это случилось чуть не на днях! Ах, до чего же мне жаль ее!

Хотя Кимико уже который раз повторяла эти слова, скорбь ее была неподдельной. У нее самой было слабое сердце; стоило ей чуть подняться в гору, как появлялась одышка, поэтому она особенно сочувствовала тем, кто умирал от сердечной болезни. Но еще большее горе причинила Кимико отсрочка свадьбы, которую пришлось отложить из-за смерти матери жениха. Каждый раз, когда что-нибудь напоминало ей об этом, Кимико испытывала новый прилив горя, сильно раздражалась и начинала искать, на ком бы сорвать свою досаду. Наиболее подходящей фигурой на этот раз оказался Сёдзо.

Заметив, что он зажигает спичку, чтобы закурить очередную сигарету, она чуть не затряслась от злости. Чего он тут торчит до сих пор? Ни капли совести! Однако она сказала ему самым любезным тоном:

— Надеюсь, вы поедете с нами, Сёдзо-сан? Мы вас доставим