— Хорошо, мам, — всхлипнула Люда, — хорошо. Я буду сильной.

Тамара Яковлевна цыкнула в трубку:

— Эти лозунги оставь для своих подруг. Меня ты знаешь: я не верю словам, а сужу по поступкам.

Люда перенесла сроки нескольких заказов, сбегала в магазин и наготовила всякой разной еды. Там было и Вовино любимое, и блюда специально для врачей: пастуший пирог в большой форме, рогалики с джемом и несколько салатов.

«Хорошо хоть, я оставила эти несчастные двадцать тысяч, — думала женщина, упаковывая съестное по контейнерам и оборачивая фольгой. — Как раз хватит накормить детей, медперсонал и Вову, если он очнется. Нет, когда! Когда очнется. Все точно будет хорошо».

Арина с Олегом уже успели вернуться со школы, пообедали и начали потихоньку собирать вещи к Зое. Люда заверила обоих, что отцу лучше, и сегодня она даже с ним разговаривала. Обманывать было тошно, но иного выхода просто не было. Дети постоянно спрашивали, как там папа, и сказать им столько горькую правду женщина просто не могла.

В больнице все охотно приняли и пирог, и салаты, и рогалики к чаю. Некоторые сотрудники были так рады, что даже позволили ей надеть халат и специальную маску и заглянуть в окошко палаты интенсивной терапии, где находился Вова. Люда мало что разглядела, но убедилась, что муж действительно лежит с трубкой во рту, и в его легкие в полном объеме поступает кислород. Значит, те пятьдесят тысяч, которые вчера отнесла мать, все-таки не прошли даром.

— Вы не волнуйтесь, — сказала одна из медсестер, женщина средних лет, — он обязательно выкарабкается. Будем присматривать как за своим.

Эти слова придали Люде оптимизма и последующие несколько дней она жила по расписанию: магазин, готовка (много готовки), процесс упаковывания еды, автобус, больница. Хорошо, что Зоя уже забрала Олега с Ариной к себе, и можно было стоять у плиты, рыдать и не бояться, что они увидят.

Было видно, что персоналу уже становится неудобно от бесплатного шведского стола, коим их исправно обеспечивала Людмила, но на любые фразы вроде «ну что вы, не стоит» они каждый раз получали неизменный ответ:

— Поверьте, мне это в радость. Я очень люблю готовить, и меня это успокаивает. Без готовки я бы уже давно полезла на стенку от волнения.

Конечно, Люда сильно лукавила, но ей было крайне важно, чтобы за Вовой продолжали хорошо ухаживать. В таком темпе прошло три дня.

На четвертые сутки Люда приехала домой и почувствовала необычайное спокойствие. Казалось, она привыкла к ситуации, приняла ее и перестала дергаться от любого звонка. Состояние Вовы перестало вызывать панику, теперь его нахождение в больнице воспринималось как само собой разумеющееся. Как будто так и нужно, словно так было всегда. Ей не стало плевать на болезнь мужа, просто она смирилась со своим положением. Возможно, она скоро станет вдовой, а, возможно, и нет. Оба варианта были зафиксированы где-то на подкорке и приняты как нечто обыденное.

Последние суматошные дни Люда практически ничего не ела, лишь пробовала приготовленное для врачей да литрами хлестала кофе. И вот, вернувшись домой, женщина впервые за все время осознала, что голодна и хочет приготовить что-то именно для себя, а не для кого-то. Был вечер, но она решила сделать омлет со стручковой фасолью и сыром и картофельные драники со сметанно-чесночным соусом. Да, второе блюдо должно получиться довольно жирным и не особо полезным, но женщина не могла припомнить, чтобы хотя бы раз приготовила что-то именно себе, а не другим. В тот вечер никто не мог сказать ей, что под конец дня следует есть другую еду, никто не воротил нос от фасоли, никто не заказывал, что именно следует приготовить. Она была совершенно одна и чувствовала себя настоящей хозяйкой не только этого вечера, но и себя самой.

Поев, Людмила позвонила детям. Убедившись, что Арина с Олегом действительно счастливы находиться в особняке с Зоей и ее дружной семьей, женщина решила принять ванну с пеной. Она лежала в ней почти час, и никто не ломился в дверь, никто не просил есть, мазь от геморроя, бутерброд с бужениной, никто не стонал: «Люд, ты там скоро? У меня через десять минут футбол, хочу принять душ».

После ванны Люда сделала себе полезную маску, нанесла ее на лицо и шею, надела банный халат и отправилась в гостиную, которая теперь служила им с Вовой спальней. Там она включила себе телевизор. Именно тот канал, который хотелось ей самой. Там только что началась какая-то легкая романтическая комедия. Женщина расположилась на диване, а ноги положила на пуфик. Было до того комфортно, что даже не верилось. В воздухе искрилось странное и доселе не знакомое ощущение блаженства, частично подпорченное чувством вины.

Глава 40

Проснувшись следующим утром, Люда вдруг осознала, что в этот день даже думать не хочет о больнице, матери и муже. Было ужасно стыдно, но вместе с этим она лежала в теплой кровати, слушала тишину квартиры и это казалось самой лучшей мелодией на свете. Сквозь теневые шторы виднелось ярко-голубое небо и слышались звуки улицы, которые привносили частичку жизни в дивную мелодию тишины. Женщина потянулась так сладко, как раньше бывало только в далеком детстве, и плавно перекатилась на кровати сначала на одну половину, а затем обратно — на другую.

«Пора вставать!! — били колокола в голове. — Ишь ты, разлеглась! Дел полно!»

— К черту дела, — вслух сказала Людмила. — Сегодня я буду делать, что захочу.

Сказано — сделано. Женщина со смаком полежала на кровати в позе звезды еще целых полчаса, чего не могла себе позволить с самого первого дня замужества. Она лежала и смотрела то в потолок, то в просвет между шторами, блаженно улыбаясь. Прямо как в юности, когда еще и в помине не было ни забот, ни тревожных мыслей, ни вечного чувства вины.

Вспомнив ту пору, Люда поднялась, дошла до серванта и достала из него самый старый свой фотоальбом в твердом переплете коричневого цвета. Переплет был некрасивый и старомодный, но женщина бы ни за что не поменяла его на новый, ведь в нем хранились уют, тепло и самые приятные воспоминания давно ушедших дней.

«Жаль, что сейчас редко кто печатает фотографии, — подумалось ей. — Теперь все хранится на телефонах да в компьютерах… А как же все-таки здорово вот так засесть утром и вспомнить те прекрасные деньки! Вот я в пятом классе, с огромными бантами. Такая смешная! А вот