Смутно помню, как приезжали на выходные Танечка-регент, Любовь Марковна и ещё несколько человек по очереди, и девочки-студентки ездили туда-сюда, мы их кормили, рассказывали-показывали, устраивали ночевать, но эти события шли внешним фоном, а внутри всё аж звенело от напряжения, и мои силы без остатка уходили на то, чтобы держаться на ногах и скрывать бушующие внутри страсти-мордасти. Но теперь мы все были в курсе общей программы искушения и потихоньку наблюдали друг за другом, кто и как держит удар.

И вот как-то на службе регент матушка Зиновия опять позволила себе заметить вслух, мол, что-то и наши девочки все заболели. А ещё через неделю, глядя на Колю с Лёшкой, прислуживающих в алтаре, она негромко проронила, что мальчики тоже заболели, и остальные матушки опять согласно кивнули, не поднимая глаз.

В начале августа напряжение достигло своего предела, так что казалось, будто между нами даже воздух искрит, и вот тогда на наши головы громом обрушился очередной указ митрополита – отца Георгия снова перевели служить в совсем уж глухую деревню километров за двести отсюда, и, как всегда, на сборы и дорогу ему не давалось даже двадцать четыре часа!

Что тут началось!..

Земля опять ушла из- под ног, руки опустились, все недавние проблемы показались пустяковыми. К нам на приход назначили другого священника, а с батюшкой на новое место поехал только Лёшка, чтобы помочь отцу отслужить первую воскресную службу. Мы все остались на приходе, чтобы сворачивать хозяйство и собирать вещи.

Прощаясь с отцом Георгием, наши суровые матушки тихонько вытирали слёзы, но бодро спели ему старинное многоголосое напутствие, каким у них полагалось провожать в дорогу своих многострадальных старцев. Понятно, что матушки и не такое пережили, но сердце разрывалось от боли за них и за нас.

Перед отъездом отца Георгия мы устроили военный совет и решили, что не стоит смущать нового настоятеля нашей пёстрой компанией, пусть на предстоящую воскресную службу в доме и на приходе останется только матушка Татьяна с девочками, они ни у кого не вызовут удивления.

А я, Коля и Игорь в сопровождении схимонахини Евангелы отправились в самое невероятное место, какое и нарочно не придумаешь – сама матушка уже давно собиралась к своему духовнику старцу Серафиму, а тут стало очевидно, что и нам позарез нужен его совет. Так мы своими глазами увидели, что такое настоящее юродство!

Старец Серафим и иже с ним

С пересадками мы проехали в вонючих автобусах по пыльным дорогам километров сорок, потом шли пешком по грунтовке через поля и забрались в неведомую глухомань. Там на краю деревни из-за высокой кирпичной ограды поднималась приземистая белёная церковь с колокольней, которая казалась обрубленной и слишком толстой.

Высокие глухие ворота похожи на наши, сразу ощущается общий стиль гонимых старцев, но внутри всё совсем иначе. Вроде бы с виду такой же скромный сельский храм и надворные постройки, но везде идеальный порядок и свежая побелка-покраска, во всём чувствуется основательность, и понятно, что денег сюда вложено немало.

Однако, чем дальше, тем интереснее, и это многомерное пространство проявило себя, как сундук с секретами, двойным-тройным дном и прочими хитростями.

Нас повели к старцу закоулками в глубину церковного двора, дважды свернув направо, мы двинулись гуськом вдоль глухих высоких заборов из досок, одинаково выкрашенных в ядовито-зелёный цвет, затем мы ещё несколько раз сворачивали вслед за нашим провожатым, входили в какие-то двери-калитки и оказывались в следующем отгороженном секторе, где находились другие постройки…

И везде сновали по своим делам самые невероятные персонажи – женщины и мужчины, одетые вроде бы по – церковному, но очень странно и нелепо, кто с драным в лоскуты подолом, кто в двух-трёх разноцветных платках один из-под другого, и нижний платок завязан спереди, а верхний по-пиратски сзади, или юбки одна из-под другой сикось-накось. Одежда на этих людях вся линялая, с огромными заплатами и перепоясанная грубыми верёвками, и вдруг в комплекте к ней замечаешь дорогие ботинки, или всё наоборот: на мужчине хороший пиджак, а внизу растянутое трико и босые ноги все в грязи.

Пока мы шли, то повстречали десятка два разнополых насельников, и постепенно до нас дошло, что здесь устроен тайный монастырь. Это предположение подтвердилось, когда на ужин вышло человек пятьдесят, а на следующий день после службы запоздалый обед вообще состоялся в три приёма с учётом гостей вроде нас, иначе все желающие не могли уместиться в небольшой трапезной.

Представить невозможно, где все эти люди прятались и сколько всего человек могло разместиться за высокими заборами, в лабиринтах которых мы пробирались к старцу вслед за провожатым. Дорогу туда даже матушка Евангела не знала, а мы бы и вовсе не нашли, да и не запомнили бы ни за что!

Перед кельей старца наша компания долго томилась в ожидании, первой вошла матушка, потом ребята пропустили меня, ибо мои руки-ноги опять затряслись, как год назад. Еле живая от страха, я переступила порог небольшой комнатки, плотно увешанной иконами, а там оказался забавный с виду дедушка округлой формы, он лежал в постели под простынкой в белой исподней рубахе без ворота, я такие только в кино видела. Сразу бросалось в глаза, как он нездоров – сильная одышка, испарина на коже, вокруг красной лысины редкие седые волосы, мокрые от пота, и такие же мокрые усы и недлинная борода. Он постоянно вытирал полотенцем пот с оплывшего лица, но глаза смотрели живо и пронзительно.

Я смутно помню, о чём мы с ним говорили в тот первый раз, и поначалу вообще с трудом понимала его невнятную речь с сильным украинским акцентом. Отец Серафим остался последним из плеяды великих старцев, и те, умирая, передавали ему в попечение своих осиротевших духовных чад, так и матушка Евангела оказалась у него в окормлении, переехав из Грузии вместе с другой схимницей Пансофией, но о них я расскажу позднее.

Около часа я сидела рядом со старцем, мучительно вслушивалась в почти украинский язык и думала, как по-разному каждый из нас, начиная с матушки Евангелы, выложит сейчас ему свою версию произошедших событий. Интересно, должно быть, сопоставить четыре рассказа и сделать выводы, но здоровье у стой-ёй-ёй, какие уж тут интересы, лишь бы оставили в покое!

Однако старец говорил со мной долго и охотно, и большей частью это был его собственный монолог, я лишь робко задавала короткие вопросы, а дальше молча слушала развёрнутые ответы.

И тогда, и в другие мои посещения старца я получила от него похожие наставления, как надо скрывать от людей свою молитву, прикидываясь простушкой, и как никто