Наша любимая москвичка Женька за год внешне мало изменилась, но внутри стала совсем другой. По зиме у неё умерла мама, которая долго болела перед смертью, остался разбитый горем отец и сестра с маленьким ребёнком, полная Женькина противоположность, судя её по рассказам, и эту сестру интересовали только пьянки-гулянки, непонятные мужики и всё такое.

Чтобы выстоять и не сломаться, Женька с головой ушла в учёбу, налегла на греческий язык, при этом она часто ездила на службы по столичным монастырям, и в одном из них нашла себе духовника – молодого и очень харизматичного иеромонаха, который всех свободных от брака духовных чад ориентировал на монашеский путь. Так что Женька тоже всё для себя уже решила, однако училась изо всех сил, потому что идеалами ей служили просвещённые Отцы Церкви, а особи мужского пола чином ниже иеромонаха для неё просто не существовали. Бедный Коля!

Женька ему явно нравилась, а она злилась на свою женскую природу и ещё до своего воцерковления внутренне была скорее мальчишкой, чем девчонкой, а сейчас, когда смыслом её жизни стали богослужение и литургия как венец всего сущего, то невозможность женщине принять священнический сан сводила этот новообретённый смысл практически к нулю.

В Женькиной голове не умещалось, как могут счастливчики, которым повезло родиться с мужским телом, до сих пор не воспользоваться своей высочайшей привилегией, а болтаются невесть где и занимаются невесть чем, вместо того, чтобы стоять у престола и служить-служить-служить литургию!?…

Женьку порой захлёстывало отчаяние от того, что она никогда законно и полноправно не войдёт в алтарь, но она не сдавалась, а искала священников, служащих трепетно и вдохновенно, чтобы во время таинства через такого вот посредника самой прочувствовать то же, что и он. Вдобавок она решила совместить своё светское образование с духовным и на днях уезжала от нас в Грецию сначала на языковую практику, но с дальнейшим прицелом продолжить там своё образование.

Забегая вперёд скажу, что всё у неё получится, она станет специалистом высочайшего уровня, защитит несколько диссертаций в России и в Греции, изберёт своей специальностью сначала жития святых, затем церковное право, а потом она вообще выучится на психолога, одновременно займётся фехтованием и будет завоёвывать первые места на соревнованиях. Но пока Женька здесь рядом с нами в глухой деревне, спит на соседней скрипучей койке и трудится на кухне, поёт и читает на клиросе, в упор не замечает своей девичьей красы и злится, что не смогла родиться мальчишкой.

Моя Алька её обожает, ловит каждое слово и не отпускает ни на шаг, учит греческие песнопения, и буквально через неделю будет безутешно плакать, расставаясь с Женькой, побежит по дороге вместе с Нюшкой вслед за её автобусом, споткнётся, рухнет во весь рост в грязную лужу, и, совершенно несчастная, побредёт назад к храму, размазывая по мордашке грязь и слёзы.

А там вдруг зазвонят колокола, откроются высокие ворота, и навстречу чумазой зарёванной Альке выйдут только что обвенчанные жених с невестой в белом платье, окружённые разряженной толпой родных и близких…

Немая сцена.

Хотя милосерднее опустить занавес.

Теперь про Колю. Его проще всего представить тем, кто видел «Фантастических тварей» или хотя бы трейлер к этому фильму, и трогательного Эдди Редмэйна в роли Ньюта Саламандера.

Коля принадлежал к тому же типу людей внутренне и внешне – вызывающий доверие и симпатию хороший человек, тогда ещё парень чуть за двадцать, высокий, подтянутый, ясноглазый, улыбчивый, с рыжеватыми отросшими волосами и неяркими веснушками на лице.

Я и не заметила, как из человека, больше года вызывавшего во мне нормальную братскую симпатию, он вдруг угодил в главные герои моих наваждений. Мало того, меня вдруг начала преследовать дикая жгучая ревность к Женьке, совершенно мне не свойственная. Я не ревнива в принципе, и всегда считала ревность сродни глупости, и, признаться, ни до, ни после той нашей приходской пасторали ничего подобного мне испытывать не довелось. К счастью!

Но теперь я знаю, как оно бывает, когда на пустом месте, ни с того ни с сего твой разум, тело и весь внутренний мир день и ночь пылают в нестерпимом огне, и ты ничего не можешь с этим поделать. Единственное, что остаётся – ничем себя не выдавать, опустить голову, не поднимать глаз, молча работать до исступления и молиться, молиться, молиться…

Оглядываясь назад, я нынешняя могу сказать, что именно от бесконечной молитвы такое и случается, но тогда мне в голову постучалась инстинктивная мысль, что пора спасаться бегством, пока я чего-нибудь не натворила здесь в святом месте. Поэтому, не поднимая головы, я приплелась на исповедь и отбарабанила отцу Георгию, что нахожусь в том самом разбое, молюсь, как умею, но шквал искушений только нарастает, и надо бы мне отсюда драпать, пока не поздно.

Батюшка невесело рассмеялся и поведал мне, что это такая изощрённая бесовская программа, враг всеми силами пытается нас отсюда выжить. Мол, каждый из наших приходит на исповедь и почти слово в слово говорит ему одно и то же, и все очень удивляются тому, что с ними происходит. Причём уровень напора этих наваждений возрастает с каждым днём, он и сам уже замучился отражать постоянные атаки помыслов, и таких сильных нападений с ним никогда не случалось прежде.

Короче, он меня немного успокоил.

Отец Георгий и раньше употреблял этот свой термин «программа», он означал, что одновременно на всех наваливается одинаковое искушение, вплоть до мельчайших подробностей – одни и те же помыслы, желания, панические состояния и так далее. Я правильно поступила, что ничем себя не выдала, и если мы пока не можем совсем остановить вражескую программу, то надо хотя бы не позволить ей перекинуться на других.

Да, батюшка несколько меня утешил и одновременно дал пищу для размышлений. Оказывается, я пришла сообщить о своём разбое одна из последних, остальные уже давно пожаловались ему на свои проблемы и не по одному разу. Даже новенький Игорь, человек не робкого десятка, и то чувствовал странные состояния, а отец Георгий таким образом мог проследить динамику развития ситуации.

Никуда он меня не отпустил, а благословил и дальше трудиться, молиться, и тщательно скрывать свою внутреннюю борьбу, чтобы ни одним движением или жестом себя не выдать. Это основа монашеского поведения, и мы неслучайно находимся в таком месте, где ему можно научиться, как нигде больше. А бежать бесполезно, проще здесь и сейчас пройти уроки и сдать экзамен, чем бесконечно бегать кругами.

И мы