мы решили учредить религиозное братство. Ввиду того что христианство мы мыслим именно как религию всеобщего братства, основанного на любви (христианский интернационализм), мы учреждаемое братство решили назвать «Вселенским христианским братством». При этом считаем нужным сказать, что так понимаемое нами христианство противоположно тому лицемерному религиозному формализму и внешнему благочестию, которые допускают эксплуатацию широких народных масс небольшой кучкой капиталистов и которые давно перестали быть религией Христа, друга всех бедных, угнетенных и униженных. Братство и поставит одной из своих главных задач обличение лицемерия буржуазного христианства и выявление христианства как религии действительного равенства и братства». (Документ был напечатан в выдержках в «Красной газете» в апреле 1922 г. и впоследствии перепечатывался неоднократно в провинциальной прессе — в частности, см. статью проф. Гредескула «Победа Христа и советской власти» в газете «Красный набат», Тюмень, 13 мая 1922 года.)

Установка Боярского была на создание широкого международного религиозного движения, которое должно было поставить своей целью обновление христианства в международном масштабе.

Идея экуменического движения предвосхищалась Боярским, но идея сформулирована несравненно более глубоко и сильно, чем у деятелей этого мелкотравчатого движения, которые умеют лишь ставить маленькие заплатки и согласовывать никому не нужные детали. Конфессиональные различия, по мысли Боярского, должны быть стерты в мощном потоке человеческих сердец, жаждущих обновления христианства. Это движение будет широко народным социальным движением — и в своих отдельных аспектах (борьбе против всякой эксплуатации) оно совпадет с коммунизмом; однако никогда и нигде оно не будет строить своих отношений с коммунизмом по принципу: «Чего изволите?»

Именно поэтому Боярский категорически отказался принять участие в поездке деятелей петроградской группы в Москву в мае 1922 года, категорически отказался дать свое имя ВЦУ и с самого начала поставил себя во враждебные отношения с Красницким. Такая позиция Боярского обусловила его положение в расколе: будучи одной из ярких фигур, превосходя по своему административному таланту, силе воли, моральному мужеству всех деятелей раскола и уступая как оратор лишь одному А.И.Введенскому, Боярский сознательно отходит на второй план, не желая торговать идеями. Принципиальность Боярского была главной причиной его трагической гибели: из всех деятелей раскола только ему одному суждено было войти в историю в ореоле мученика[23]. В этот период Боярский полностью овладел А.И.Введенским (который очень быстро подпадал под влияние) уверенно и энергично шел навстречу «новой революции».

По его инициативе была установлена конфиденциальная связь с Антонином, которому Петроградский комитет «Живой Церкви» обещал оказать полную поддержку, как только он выступит против Красницкого. Одновременно Боярский вел переговоры в Смольном, указывая на то, что пресмыкательская политика Красницкого лишь компрометирует движение в глазах народных масс — и поэтому Красницкий является очень слабой опорой для тех, кто хочет наладить отношения с верующими. По его настоянию (для того, чтоб в надвигающейся борьбе петроградская группа не осталась без епископов) были хиротонисаны два вдовых протоиерея: о. Николай Сахаров и о. Михаил Попов.

С конца августа начинается работа по созданию журнала, который должен был быть органом петроградской группы. Сам А.И.Боярский, будучи в это время настоятелем Спасо-Сенновской церкви, служит по нескольку раз в неделю — его глубокие по содержанию и общедоступные по форме беседы привлекали большое количество слушателей. А.И.Боярский продолжал служить и в Колпине, в соборе — здесь он был по-прежнему любим своими старыми друзьями — ижорскими рабочими.

Будучи деловым человеком, отдавая большую часть своего времени административным делам, Боярский никогда не превращался в узкого делягу: идейная работа была для него на первом плане — религиозная молодежь (недавние красноармейцы, еще ходившие в обмотках, студенты питерских вузов и даже поэты-футуристы) шла к нему — и для всех он находил нужное слово: часами беседовал с одними, метко и остроумно срезал других, а иногда осторожно и деликатно вручал деньги. «Иди сейчас же и купи себе штаны, — говорил он одному молодому богоискателю, ныне покойному, вручая ему конверт с деньгами, — и потом возвращайся беседовать о Фейербахе, а иначе никого знать не хочу: ни тебя, ни твоего Фейербаха».

Этот сильный человек умел держать в руках Введенского, и тот под влиянием Боярского воздерживался от многих ложных шагов, на которые его толкала природная слабохарактерность, трусость и детское тщеславие. Только в конце сентября (после приезда в Москву) А.И.Введенский сделал несколько неправильных шагов. Особенного осуждения заслуживает составление им «черных списков»; в ноябре А.И.Введенский подал в одну высокую инстанцию обширный список «контрреволюционного петербургского духовенства» (впоследствии этот список выборочно использовался при арестах духовенства). Этот шаг Введенского вызвал резкий протест боярского. В конце своей жизни сам Введенский считал этот свой поступок величайшим грехом.

Одним из своеобразных аспектов деятельности петроградской группы была попытка наладить отношения с сектантами. Прежде всего следует упомянуть в этой связи о воссоединении с Православной Церковью Ивана Алексеевича Чурикова и группирующегося вокруг него движения. Теперь, когда имя Чурикова уже основательно забыто и от его движения сохранились лишь отдельные люди, ютящиеся по ленинградским углам, трудно представить себе все значение этого события.

Иван Алексеевич Чуриков представлял собой необыкновенно цельный тип народного богоискателя. Родом самарец, он в начале своей жизни занимался мелкой торговлей — затем, разорившись, жил в дворниках. В 90-х годах он выступил с проповедью трезвости и религиозного обновления. Надо сказать, что Чуриков никогда не призывал никого покидать Церковь и сам искренно считал себя православным христианином: чтил иконы, соблюдал посты, регулярно посещал храм.

Какая-то непонятная сила была в этом человеке: никто лучше его не умел трогать человеческое сердце; самые закоренелые пьяницы обращались к трезвости после краткого разговора с ним. Глубоко уважаемый народом, он обратил на себя неблагосклонное внимание побед оносцевского начальства. Представители местной гражданской и консисторской власти приняли необыкновенно мудрое решение для борьбы с «чуриковщиной»: в 1898 году он был посажен в самарский сумасшедший дом, где подвергся варварскому обращению со стороны доктора Белякова. Впрочем, даже этот ученый муж должен был признать, что никаких оснований считать И.А.Чурикова сумасшедшим нет, и он был через год выпущен на свободу. Тогда, по инициативе епископа Самарского Гурия, науськанного на Чурикова консисторцами, он был в 1900 году заточен в Суздальский монастырь.

К этому времени имя Чурикова попало в газеты; народным богоискателем заинтересовались в Петербурге: либеральные священники О.Григорий Петров и О.Иоанн Альбов выступили в его защиту — одна из великих княгинь (кажется, Елизавета Федоровна) получила от кого-то записочку насчет Чурикова