Шрифт:
Закладка:
Пришло время второй гипотезы происхождения Гомера, более сложной, но одновременно и более логичной. Для этого надо объединить все умения рапсода воедино, призвав для этой цели еще одного писателя - Джонатана Свифта. Есть у него одна интересная книга, именуемая "Путешествия в некоторые отдаленные страны мира в четырех частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей". Думаю, намек вы поняли. Теперь по порядку.
Предположим, Гомер не просто бывал в Схерии, но родился где-то неподалеку от нее, если не в самой столице феаков, а стало быть, он финикиец или карфагенянин, что тогда значило примерно одно. Почему не коринфянин - вполне понятно. Будь он чужаком: купцом, послом или воителем, - едва ли стал бы описывать в таких изумительно интимных подробностях город, в последнем случае и подавно, пример уже был приведен в самой поэме, когда Одиссей рассказывал о разграблении киконов. Но даже прельстись он Схерией, вряд ли бы смог получить доступ к самым потаенным обычаям дворца, особенно, связанным с женской половиной, а ведь и они ему ведомы. Именно поэтому Батлер посчитал Навсикаю автором поэмы - это вполне укладывается в то идиллическое восприятие острова, которое встречается в пятой песне. Столица без оружия, но с великим флотом самых быстроходных судов известного мира, лишь Посейдон и тот может воспротивиться им, что и делает, но уже после того, как один из них доставит Одиссея на Итаку. Общество без условностей и догм: сама царевна умащивает рабынь после купания, а отец Алкиной радушием и простотой больше похож на старого знакомого. Богатая страна, гордящаяся торговыми отношениями, а не войсками и серебром. Каков разительный контраст с Итакой, вроде бы родиной героя, но как странно выглядит она в описаниях Гомера. Да, дворец захвачен женихами, но и без них он завешан оружием, а комнаты полны тайных ходов, по которым только и можно спастись от возможных захватчиков. Рабы будто тени, стоило случиться несчастью, и они охотно предают хозяев, один Эвмей остается верен Одиссею. Да и будь Гомер жителем Итаки, сюжет строился бы иначе, он куда больше походил бы на приключения Гулливера, в конце которых Одиссей мог бы воздать хвалу вослед за другим мореходом и спеть осанну своим многомудрым чужакам гуингнгнмам. Но не восхищение мы встречаем у автора, а тихую грусть, можно сказать, ностальгию по давно утерянному краю.
Тут уместно вспомнить, что же значит имя рапсода. Оно двузначно, многие видели в нем первое значение - "слепец", но оно не единственное. Второе, несколько менее распространенное, но ничуть не менее верное в нашем случае - "узник". А значит, картина могла выглядеть примерно так.
Гомер родился на Сицилии, но не эллином, а карфагенянином, феаком. Возможно, в самой столице, возможно, в пригороде. Но, как бы то ни было, в начале пути он стал врачом. Вместе с командой много путешествовал, бывал в разных местах как самой будущей империи, так и в пределах еще не завоеванных ей. Встречался и с будущими соперниками своего отечества, не всегда эти рандеву носили мирный характер. Карфагеняне перед греко-пуническими войнами старались не ввязываться в конфликты с заведомо превосходящей силой: коринфяне старались брать числом, высаживаясь будто саранча, отвоевывая всеми способами новые земли и основывая там поселения. Ведь, как ни покажется странным, Коринф - это сельскохозяйственная держава, а уже потом торговая, прямая противоположность Карфагену. Потому и в новооткрытые колонии коринфские галеры и диремы везли сперва крестьян, илотов и солдат, а уже потом купцов и ремесленников. Но это не значит, что Карфаген уступал земли бескровно. Конфликты были, не всегда серьезные, но локальные стычки возникали и на Сицилии, за которую через век начнется настоящая резня. Гомер, видимо, поучаствовал в прелюдии греко-пунических войн.
Он или был аристократом, или удостоился за свои навыки такой чести. Ведь помимо владения познаниями в медицине, Гомер должен быть еще и рапсодом и музыкантом. Подыгрывая себе на кифаре, он врачевал и душевные раны, повествуя о былых походах и дальних странах, о далекой отчизне и добрых ее жителях, вынужденных тесниться и терпеть невзгоды от прибывавших с востока варваров.
Со временем он стал вхож во дворец Алкиноя. Возможно, полюбил или был любим, об этом мы никогда не узнаем. Ибо в одном из походов или во время нападения коринфян на Схерию, Гомер был захвачен в плен. Так он и получил это свое прозвище, выдумал его сам как широкоплечий Платон, или стал именоваться силой недругов и обстоятельств - тоже тайна. Он был богат, возможно, влиятелен. В любом случае, коринфяне предпочли видеть в нем важного заложника, с помощью которого можно нажать на царя и установить "вековечный" мир на своих условиях. До следующего набега, коим эти жители были всегда известны. Гомер разделил судьбу Митридата, Галлы Плацидии, сестры императора Гонория, Ричарда Львиное сердце, Марии Стюарт и других вельможных узников, одетых камнем. Но если кому-то из них удавалось увидеть дом, Гомер остался эллинским пленником навеки. А после смерти стал кем-то больше, чем классик - основоположник чужой литературы.
Возможно, прознав о его талантах, сказителю предложили создать поэму о величии былых времен, где одному из прославленных коринфян отводилась особая роль. Или рапсод сам решил попробоваться в новой ипостаси - за милость мучителей или подобие воли, кто знает. Его первый известный труд - "Илиада" - вышла длиннословной и пафосной, обрываясь на самом интересном месте, будто автор не решился рассказать о страшном конце Трои, предпочтя остановиться на плаче Алкинои над телом супруга, чуть позже он погребальным эхом разнесется надо всем городом; вот только тогда уже не останется плакальщиков. А потом появилась "Одиссея", поистине горациевские стенания автора о потерянном граде, о погибших спутниках, о доме, до которого никогда не добраться. Немудрено, что в песнях поэмы так много и часто поминается покинутое отечество и так ласково и прекрасно описываются известные карфагенянам земли. Одиссей мечется между оставленной двадцать лет назад отчизной и дивными землями, мимо которых проплывает его корабль, которые привлекают его, но он все равно стремится прочь, в свой мирок, к милой Пенелопе. Будто во сне видит царь Итаки эти
