Шрифт:
Закладка:
Ник открыл глаза и тряхнул головой, пытаясь сбросить с себя наваждение. Он оглянулся по сторонам. Рядом никого не было. Вокруг шумел листвой девственный лес. Легкий ветерок обдувал его разгоряченное лицо. Где-то вдалеке заиграла флейта. Из низины стал подниматься густой молочный туман. Голова закружилась сильнее, туман заклубился и стал еще гуще. Ник уронил голову на грудь и заснул крепким сном.
Когда он проснулся, то с удивлением увидел, что находится внутри старой лесной хижины, сделанной из огромных бревен. Стены были завешаны шкурами диких зверей и увиты дикорастущим виноградом. В жилище одну из стен заменяла замшелая скала. Оттуда бил прозрачный родник, образуя внизу естественный водоем, ограненный большими круглыми валунами. Сквозь прозрачную воду можно было видеть темные спины плавающих рыб. Посреди хижины пылал, потрескивая, огонь. На вертеле аппетитно жарилась туша оленя.
За огромным дубовым столом сидел полный розовощекий старик и, улыбаясь, пил из хрустального бокала красное вино. Из его густых вьющихся волос проглядывали маленькие острые рожки. Он почесывал свой круглый живот и перебирал копытами. В огромных волосатых руках он держал трубку и, попыхивая, пускал к потолку затейливые кольца дыма. Старик был уже навеселе. Рядом на столе стояла деревянная кадушка с квашеной капустой.
– Посмотри, как у меня хорошо! – он ласково похлопал Ника по плечу. – Ну где ты еще сможешь попробовать такой оленины?
Огромным ножом он отрезал кусок от дымящейся лопатки и передал Нику. Тот впился в сочное мясо зубами и замычал от удовольствия. Мясо было восхитительно. Мягкое, сочное, пропахшее дымком. По телу сразу же разлилась волна сытости.
– Хлебни-ка еще моего домашнего пивка, – Пан откупорил бочку и наполнил пенистым напитком подставленную глиняную кружку.
Воздух наполнился чудесным ароматом. После первого глотка в голове зашумело, и по телу разлилась приятная теплота.
– Пей! Пей! Не бойся! Это, конечно, не Амброзия, но пиво отменное! Амброзии мы давно уже не пробовали, приходиться обходиться своим домашним винцом, – он захохотал, подрагивая всем телом.
Пан достал со стены большой кожаный бурдюк и налил себе молодого виноградного вина.
Заиграла свирель. Ее мелодия доносилась издалека, как будто одинокий пастух играл где-то далеко-далеко. С каждой минутой музыка становилась все громче и громче. Она проникала внутрь и вызывала в душе непонятные воспоминания и острые желания. Хотелось вскочить, замахать руками, беситься, выделывать ногами различные кренделя. Тело дергалось в такт мелодии, готовое пуститься в пляс. Стены маленькой хижины раздвинулись, и она превратилась в огромный зал. Блики от факелов, развешенных по стенам, заплясали быстрее.
В дальнем конце зала послышался мерный топот копыт, который усиливался с каждым ударом. Бокалы из горного хрусталя, стоящие на круглом столе, сделанном из мореного дуба, стали мелко трястись, издавая мелодичный звон. Впереди замелькали быстрые тени. С трудом всматриваясь в движущуюся толпу фигур, Ник увидел большой хоровод, крутившийся посреди зала.
Взявшись за руки и мерно ударяя копытами в земляной пол, косматые сатиры танцевали сиртаки. Их бороды и хвосты мерно мелькали из стороны в стороны, копыта взлетали и вновь опускались вниз в такт удивительной мелодии. Глаза были безумны от выпитого вина. Тела напряжены, движения слажены как единый механизм.
Сам огромный Пан, возвышаясь над ними на целую голову, переваливался с ноги на ногу, выделывал коленца не хуже самого молодого сатира. При каждом прыжке его огромный живот трясся из стороны в сторону, словно огромный бурдюк.
Ник почувствовал, что ноги его сами пускаются в пляс. Он уцепился за дубовый стол, чтобы остаться на месте, но ноги вынесли его на середину круга.
Сатиры с восторженным ревом приветствовали своего нового товарища. Музыка резким толчками ударяла в голову. От выпитого пива по телу разливалась необыкновенная приятная энергия. Вокруг сплетался целый лес волосатых мускулистых рук, похожих на узловатые корни дерева. Повсюду слышались хриплое дыхание и звериный рев. В обезумевших от вина глазах сатиров проскакивали искорки безумия.
Откидывая очередное коленце, высоко подпрыгнув в воздух, Ник с удивлением увидел вместо своих ног покрытые рыжей шерстью козлиные копыта. Он понял, что значительно раздался в плечах и покрылся узлами мускулов. Голова его странно зачесалась, ему показалось, что у него выросли острые козлиные рога.
Музыка гремела в ушах. Сотни копыт ударяли в такт, земля вокруг содрогалась. Ник почувствовал, что захмелел. Он стал одним из сатиров и упивался этим ощущением. Ему хотелось бегать, прыгать, дурачиться, драться, вырывать с корнем деревья, ломиться через лес, распугивая зверей, гоняться за лесными девами, хватать их за руки, обнимать, прижимать к себе и любить, любить, любить!
Музыка вдруг заиграла тише, в ней стали чувствоваться романтические нотки, она сделалась более мягкой, томной. Факелы, горящие вдоль стен, потускнели, как будто кто-то мягкой рукою притушил свет. Сатиры приостановили свою бешеную пляску, подошли к двери и, глубоко дыша, стали всматриваться в чернеющий рядом лес, раздувая ноздри от возбуждения.
Кустарник впереди зашевелился, и из темноты, держась за руки, вышли красивые молодые дриады. Их стройные тела были едва прикрыты листьями дикого винограда.
Головы украшали зеленые венки из дикого плюща. Шелковистые волосы были рассыпаны по обнаженным загорелым плечам. Их ноги были стройны и быстры, талии тонки, а бедра упруги. В каждом движении чувствовалась звериная грациозность.
Взявшись за руки, лесные дриады словно втекли в просторный зал и плавно начали свой танец. Жалобно заплакала флейта, и в такт ей ударили тимпаны. Музыка то становилась громче и быстрее, то замедлялась, утихая, как течение весенней реки. Движения девушек то ускорялись в такт удивительной мелодии, то замедлялись. Как деревья под легким ветерком они раскачивались из стороны в сторону, держа в руках увитые плющом тирсы.
Словно волшебный лесной оркестр играл эту удивительную мелодию. В ее звуках слышался шум листьев и журчанье тихого лесного ручейка, щебетанье птиц и томное от страсти мычание марала, призывающего к себе самку. Движения лесных дев становились все стремительнее, позы и жесты все откровеннее и привлекательнее. Их глаза блестели как звезды на ночном небе, а губы пылали ярким огнем. Они бросали призывные взгляды на молодых сатиров, краснея от неподдельной стыдливости.
Сатиры, смотревшие на танцующих дриад, дрожали от возбуждения, их мускулы напряглись, а чувства обострились до предела. Самые решительные уже включились в пляску, выделывая руками хаотичные движения. Топая ногами, они кружились каждый вокруг своей избранницы. Другие, менее решительные, еще стояли вдоль стен, перебирая копытами. Стреляя
