Шрифт:
Закладка:
У Сары были длинные светлые волосы, совершенно прямые, в отличие от ее собственных вьющихся волос, обычно торчащих во все стороны. А еще она всегда ходила в новой чистой одежде и приносила в школу большой завтрак, которым делилась с ней. Они почти каждый день уходили из школы вместе и играли друг с другом до вечера, иногда на улице, но интереснее всего было у Сары дома. У нее была красивая розовая комната и огромный кукольный дом, битком набитый мебелью и куклами, которых они переодевали и играли с ними. У Сары все было розовое и все пахло приятно: и кровать, и одежда, и комната. И сама она пахла таким хорошим мылом, что Элисабет порой украдкой нюхала ее волосы.
У Элисабет никогда не было подруг, но сейчас все изменилось. Только она была уверена, что если расскажет Саре, что она делает и какая она плохая, то Сара прекратит с ней дружить. Она жутко боялась этого. Поэтому она молчала и хранила тайну. Даже если ей хотелось рассказать все-все, даже если она чувствовала, что когда-нибудь лопнет.
У Эльмы со вчерашнего вечера из головы не шла та фотография девочки. Она щурила глаза на яркий экран компьютера. Согласно реестру недвижимости, с тысяча девятьсот восьмидесятого года дом на Кроукатун четыре раза менял владельцев. С тысяча девятьсот восемьдесят второго года он принадлежал Сигквату Кристьяунссону. Она вытаращила глаза, увидев, что этот дом у него купил Хендрик Бьяртнасон и владел им до две тысячи шестого года. Но все же быстро сообразила, что это, наверное, ничего не значит. Она знала, что у Хендрика в городе много недвижимости, которую он сдавал внаем. Разумеется, он руководил фирмой по продаже недвижимости Акционерное общество «Фастнес» и, очевидно, сам никогда не жил именно в этом доме. И дочерей у него не было, только сын Бьяртни.
В две тысячи шестом дом купили Андреа Франсдоттир и Харальд Трёйстасон и владели им до две тысячи девятого года, когда его выкупил на принудительных торгах Ипотечный фонд. Сигквата в реестре не было, но Андреа и Трёйсти сейчас оба жили в столице, отдельно друг от друга. В этой связи она начала думать, не распался ли их брак из-за финансовых проблем, как и у многих. Просмотрев странички обоих в Фейсбуке, она обнаружила, что у них не было общих детей. Дети на их фотографиях были слишком маленькими и явно не могли родиться до две тысячи девятого года.
Она вбила в поисковик имя Сигквата Кристьяунссона. Поисковик выдал некролог, и Эльма мгновенно увидела, что это тот самый человек. Он умер лет десять назад в доме престарелых «Хёвди» в Акранесе. Родился он в тысяча девятьсот двадцать шестом году и, согласно некрологу, все время жил в Акранесе, и у него было четверо детей: три сына и дочь. Они все написали свои некрологи, в которых хвалили отца, рассказывали, что он был трудолюбивым человеком и добрым дедушкой: летом брал их с собой в море на своем суденышке, где они забрасывали снасти, а улов потом продавали. Его фотография представляла мужчину средних лет, с обветренным лицом, улыбающегося, в вязаном свитере, с солнечными бликами на лице. Для статьи-некролога это была необычная фотография, она явно была сделана за много лет до его смерти, но, вероятно, лучше всего передавала его сущность. Дети завершали свои статьи словами о том, что сейчас он отправился к их маме, и сейчас они на том свете вместе, – что бы это ни значило. Эльма нашла в поисковике дочь Сигквата и увидела, что она никак не может быть той девочкой с фотографии.
Так что единственным вариантом оставалась Элисабет. Она жила в том доме, когда он принадлежал Хендрику, так что мать и дочь, видимо, снимали у него. Могло ли имя его сына всплыть в ходе расследования случайно?
Эльма нашла страницу Хендрика в Фейсбуке. На аватарке он стоял с занесенной клюшкой для гольфа, готовясь ударить по мячу. На нем были брюки цвета хаки, синяя рубашка-поло и бейсболка. Хендрик был немолод, загорел почти дочерна от нахождения на ярком солнце, и, судя по пальмам на заднем плане, этот снимок был сделан в каком-то южном райском уголке.
Она прокрутила страницу вниз и остановилась на семейной фотографии, сделанной по какому-то торжественному поводу. На ней Хендрик в костюме стоял возле миниатюрной женщины, серьезно смотрящей в объектив. Она открыто улыбалась, сверкая белыми зубами. Подпись под фотографией гласила: «Магнея Аусгримсдоттир». Это та женщина, с которой сейчас разговаривают Сайвар и Хёрд. Бьяртни обнимал ее за талию. Он был похож на отца: высокий, загорелый, с такой же улыбкой. Эльма узнала Бьяртни. Он был на несколько лет старше нее, а она хорошо помнила его из детства.
Эльма закрыла сайт и откинулась на спинку кресла. Ей вспомнилась девушка, к которой они заезжали неделю с небольшим назад, она представила себе ее лицо, на которое ее ухажер старше нее выплеснул свою злость. Тоумас, брат Хендрика, был совладельцем той фирмы. А скоро их сменит Бьяртни.
Она снова повернулась к компьютеру, открыла сайт Акранесского фотоархива и снова отыскала фотографию Элисабет тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, на которой она сидела в классе с одноклассниками. Да, на обоих снимках была именно она! Это несомненно. Не многие могут похвастаться такими красивыми темными глазами. Эльма подперла голову рукой и уставилась на фотографию Элисабет в трусах. Кто же держал фотоаппарат? Кто был в комнате с Элисабет в тот день?
Когда они вернулись, Эльма ждала в кафетерии. Она лишь слегка притронулась к хрустящим хлебцам, из которых сделала бутерброды на работу, но ей их не хотелось, хотя в желудке у нее и было пусто. Она закончила разбирать вещи из машины, но не нашла ничего примечательного, кроме той фотографии и документов о разводе. Фотография впечаталась ей в мозг, и она не могла ни о чем думать, кроме этой девочки и того, через что ей пришлось пройти.
– Что это? – Сайвар взял документы, которые она протянула ему, как только они вошли.
– По-моему, это имеет отношение к ее визиту к адвокату, – ответила Эльма. – Она хотела развестись через суд.
– Что это значит? – спросил Сайвар.
– Всего-навсего, что они так и не договорились насчет развода у сислюманна. Обычно так бывает, когда один из супругов против, – объяснила Эльма. – И
