В Питер собирались в авральном порядке. Едва дождались Димку-Джоя, как уже пора ехать на вокзал.

Димка смотрит каким-то странным взглядом и присвистывает:

— Ну ты, мать, даешь! Сказать кому, что девушку из-под носа увела собственная мать — не поверят.

Женя, вопреки ожиданию, на столь двусмысленную фразу не обижается. Легко парирует:

— Теперь поверят во всё. Многовариантность современной морали допускает и девушку, отбитую матерью у собственного сына. Но это, скорее, для Альмадовара. У нас всё скромнее. Даля поможет мне с девочками и с галерей в Питере. Лике уезжать пора, у нее контракт под угрозой.

— А Лика в Питере? — еще раз присвистывает Джой. — Сама Ахвелиди твою галерею оформляет!

Из этой речи Даля ничего не понимает, зато всё понимает Женя.

— Не язви. Веди себя прилично!

— Куда уж еще приличнее, если девушек из-под носа уводят…

И хорошо, что мы уезжаем, выдыхает Даля. Не то взгляд у Джоя слишком внимательный становится. И чувственность нарастает. Женя эти взгляды сына заметит и пошлет ее подальше, а ей Женино тепло сейчас нужнее, чем пылкий взгляд какого-то, пусть даже очень нормального, парня.

И почему она не родилась у Жени! Родилась бы не у своей мамы, а у Жени. Была бы этому Джою и двум смешным девчонкам сестрой. А кто был бы ее папа?

Ей пока и в голову не пришло задуматься, кто же их папа? Присутствия его как-то не обнаруживается.

А если замуж за Джоя выйти, тогда Женя будет свекровью, почти матерью? Хотя, для того чтобы замуж выйти, надо с имеющимся мужем развестись. Для этого нужно имеющегося мужа увидеть. А это выше ее сил. Пока.

Обманул. Унизил. Унизил самим обманом. Если ширма была нужна, скажи он всё честно, быть может, она и сама согласилась бы побыть ширмой. А может, и не согласилась бы. Но это было бы ее решение, а не его обман. Ходили же слухи, а она отмахивалась — мало ли что про звезд говорят и пишут.

Нет, видеть его сил нет. Пусть штамп остается в паспорте. Пока. Потом как-нибудь разведется. Если от мужниных соглядатаев еще что-то не прилетит.

В Питере галерея другая — уютная, почти домашняя, готовящаяся к выставке авторских кукол.

Лика, яркая отдельной, южной красотой, в которой всё через край: и пышность волос, и пышность бюста, устанавливает очередную работу на предназначенное ей место и спрашивает Женю:

— Посмотри! Ничего тебе не напоминает?

Искоса поглядываю на работу, на которую Лика указывает Жене. Кукла потешная. «Путешествие с любимым» Ирины Яблочкиной. Тетенька в старом виртюгале — прямоугольном кринолине. Такая женщина-кентавр, только приросла не к телу лошади, а к основанию комода. Виртюгаль открывается, а за парадностью бального платья тетушки скрыт мирно и сладко спящий внутри ее мужичок. Возлюбленный, типа.

— Так и Олень всегда со мной. Погрузила его в себя и ношу, и вожу. Только достать изнутри не могу. Он там сладко спит, — говорит Лика. — И таскать тяжело, и бросить не могу — должна знать, что он там, внутри меня. Что он в любую минуту может проснуться, а я тут как тут.

— Мы всю жизнь мечтаем, что вот-вот встретим свою половинку — и всё, и будет нам счастье… — отвечает подруге Женя. — И только к старости понимаем, что человек изначально одинок — один он приходит в этот мир, один из него уходит. А все, кого встречаем на этом пути, лишь попутчики…

— Женщина, не кокетничайте! — парирует Лика. — До старости тебе как до Луны. И сама с детства в своего Никиту была влюблена. Сколько лет ты никого видеть не хотела? Двенадцать?

— Да, но… Только недавно поняла, что Никита был нужен мне на расстоянии. Мучиться недостижимостью. Когда разделяют трагедии и океаны. Выжили бы мы теперь вместе рядом — не знаю. В юности не выжили. На первой же серьезной проверке и сломались, и разбежались.

Кто такой Никита, которого столько лет любила или любит Женя, и почему следов его присутствия не было видно в доме, Дале непонятно. Как непонятно и кто такой «олень», которого носит в себе яркая Лика. Как непонятно и многое в разговоре двух взрослых женщин. Но отчего-то слушает как завороженная, боится спугнуть, чтобы не заметили, что она в том же зале, не замкнулись и не перешли на дела галереи.

— Но ты стала мудрее, — сдувает незаметную пыль со следующей куклы Лика.

— Никто не становится мудрее. Притворяться учатся, не больше.

— Ты стала! — настаивает Лика.

Она совсем другая чем Женя, в ней всё через край.

— Самое страшное — испытание стабильностью. Бойтесь получить желаемое.

Женя машинально отбирает из рук Ани фломастер, которым та уже приготовилась разрисовать небольшой постамент для куклы с виртюгалем и мужичком внутри. «Как у Жени получается и десять дел одновременно делать, и девочек из поля зрения не выпускать, дабы чего не натворили, и серьезные разговоры вести? Я так не умею. И почему-то в Жене меня это совершенно не раздражает, как бесит в маме. Напротив, завораживает. Так бы сидела и смотрела часами. И слушала».

— Реализованные желания могут оказаться их сплошной противоположностью. Когда просишь Вселенную, точнее формулируй желания, ведь они могут и сбыться…

Странное утверждение. Хотя… Замуж за принца хотела? Хотела! Получила? Получила! И какой итог? То-то! Выходит, Женя права. Своих желаний нужно бояться — вдруг сбудутся, и что тогда?

И Лика, похоже, с Женей согласна. Только опять всё твердит про какого-то оленя, зоопарком они, кроме галерей, занимаются, что ли?

— Вот-вот, я просила Оленя, и, казалось бы, получила Оленя. Почти получила. Вон он, почти готовый. Хочешь — бери. А я не знаю, хочу ли. Осталось приложить чуточку, чуточку, одну миллионную тех усилий, что прежде тратила, чтобы только услышать его, и, кажется, можно забирать мужика с потрохами. А я словно в ступоре.

— Испугалась? — спрашивает Женя.

Лика пожимает плечами, но плечи так и застывают, а Лика чуть кивает.

— Я ж готова была всё, что есть в жизни — кроме Сашки и Пашки, разумеется, — отдать за Оленя! Но мне никто не сказал, что на месте того человека, в которого я так нечеловечески влюбилась, останется одна оболочка. А суть куда-то испарится.

Так, олень, оказывается, не зверь, а человек, в которого «нечеловечески» влюблена яркая Лика.

— Мечтала найти мужика сильнее себя. И ярче, харизматичнее Оленя, казалось, быть невозможно. А сейчас не всегда понимаю, это кто: Олень или Тимка… Или Кимка?..

Даля непроизвольно машет головой — слишком много новых имен. Запуталась, кто есть