Рухи крепче сжала мою руку.

– Если мы заговорили о джиннах… вместо того чтобы лететь туда с Кинном, почему бы тебе не попросить помощи у ифритов? Не пора ли поговорить с их султаном?

Я боялся этого разумного предложения.

– Если я потребую от него подчиниться, а он не согласится, знаешь, что может произойти?

Рухи кивнула.

– Он может забрать у тебя маску.

– Слишком рискованно. Я не достиг ни малейшей степени фанаа, а значит, у него есть веская причина для отказа. Особенно после того, что произошло с Марадой.

– Но Марада подчинилась тебе. Значит, есть другой способ заставить их подчиниться, кроме фанаа.

– И я не знаю, в чем он заключается. По крайней мере, не уверен.

Возможно, в конце концов мне придется пойти на этот риск. Но сейчас я хотел вернуться в Зелтурию. И хотя не сознался бы в этом ни Хуррану, ни Рухи, но больше всего я хотел узнать, в безопасности ли Сади. Когда напали крестейцы, она должна была находиться в своей комнате под храмом Святого Хисти. Но она не из тех, кто станет сидеть сложа руки и предоставит сражаться другим, когда на кону стоят жизни стольких людей.

Но если Сади не успела скрыться в храме, значит, она мертва. В любом случае я больше не мог терпеть неизвестность.

Я как раз закончил застегивать доспехи, когда грохот конских копыт возвестил о прибытии силгизов и йотридов. Они, конечно, выслеживали абядийцев, но нашли меня. Тем хуже для них.

Я вышел на песок, чтобы встретить их.

Заметив мои сверкающие черные доспехи, силгиз, их предводитель, резко натянул поводья, и из-под копыт его лошади полетел песок.

К сожалению, пешком мне за лошадьми не угнаться, а Кинн еще не вернулся. Поэтому я стоял у шатров с черным клинком в руках, а десять всадников, поровну силгизов и йотридов, держались на расстоянии примерно тридцати шагов.

– Ты что, только что намочил штаны? – крикнул я.

– Говенный черный джинн, – прокричал предводитель в ответ.

Беда в том, что, если я отправлюсь в Зелтурию, никто не помешает им творить зло. Даже если абядийцы сбегут, кашанские кобылы смогут преследовать их до самого побережья Юнаньского моря.

Эти силгизы и йотриды должны умереть.

– Будьте прокляты вы и ваши святые, – выкрикнул предводитель. – Я нагажу на труп святого Джамшида, прежде чем отправлюсь домой трахать свою абядийскую рабыню.

Какие скучные насмешки у этих силгизов, никакой выдумки. Между тем янычары славились умением издеваться над врагами.

Ко мне подошла Рухи, ее лицо снова закрывало черное покрывало.

– Спаси Лат этого мерзкого человека.

– Они больше не считают нас братьями по вере, – сказал я. – Они убедили себя, что справедливо проливать нашу кровь за то, что святые правители сделали с Потомками семьсот лет назад. И не прекратят лютовать, пока мы все не заплатим за то преступление. Уничтожение абядийцев – только начало.

– Хурран ходит от шатра к шатру, пытается уговорить всех бежать. Спасибо, что сражаешься за нас.

– Сделаю, что смогу. – Я посмотрел на бледное небо. – Во имя Лат, где же Кинн? Будь он здесь, я сам бы охотился на них.

Рухи пожала плечами.

– А что, если абядийцам уйти в горы? – Я указал на далекие вершины в направлении, противоположном Зелтурии. – Кармазийские горы простираются до Юнаньского побережья и Сирма.

– Не знаю, захотят ли кармазийцы принять нас. – Кармазийцы – народ Сади и Хуррана.

– Разве абядийцы и кармазийцы не ладят?

– Мы никогда особенно не враждовали. Они не трогают нас, мы не трогаем их.

– Я слышал, что некоторые кармазийские племена почитают другого бога.

– Я тоже об этом слышала, но никогда с ними не встречалась. Однако Селуки охотились на них.

Я вспомнил, что именно так мать Сади, Хумайра, попала в гарем шаха Мурада.

– А как насчет Доруда? Там правят великий визирь Баркам и принц Фарис. Абядийцы могут найти укрытие за стенами города.

– Согласна. У Баркама были в роду абядийцы. Надеюсь, он нам поможет.

На лошади я мог бы погнаться за всадниками, которые до сих пор наблюдали за нами с некоторого расстояния. Но здесь были только верблюды. И я не мог отвести глаз от врагов, чтобы не дать им начать стрелять из луков или атаковать лагерь с флангов или тыла.

– Как же я хочу перебить их, – разочарованно проворчал я.

– Хотела бы я тебе помочь. Похоже, я бесполезна.

– Ты – Апостол Хисти, твое поле битвы – сама душа. А это оставь мне.

– Знаю. – Она положила руку мне на плечо. – Я просто… Я волнуюсь за тебя.

– Волнуйся за своих сородичей. На мне доспехи из осколков треклятого Ангела. Со мной ничего не случится.

Рухи кивнула и побежала к шатрам, а я направил свое внимание на силгизов и йотридов.

Но они не приближались, слишком боялись меня.

– Эй ты, вонючий конюх! – Я снял шлем и бросил его на песок, затем скинул бо́льшую часть доспехов и остался в кафтане, развевающемся на ветру. – Мы с тобой, один на один, глиста кусок. Неужели твой отец был таким трусом? Поэтому он трахал только свою лошадь?

Предводитель-силгиз подъехал ближе. Большой, туповатый на вид, с бритой головой, густыми усами и гладкой кожей. Голову он держал высоко.

– Ты никакой не джинн. Просто еще один грязный песчаный говнюк, которого я трахну в задницу.

– Без оружия. – Я бросил Черную розу. – Борись со мной. Победишь, и мои доспехи и ятаган твои.

Недоумок спрыгнул со своей ржущей лошади.

– Будь по-твоему.

Он трижды хрустнул костяшками пальцев.

Этот идиот замахнулся, я увернулся, а затем ударил его коленом в твердый живот и сразу отступил. Но он только смачно рыгнул и попытался схватить меня за горло огромной правой рукой. Я отступил назад и нанес косой удар в челюсть, костяшки пальцев попали ему под глаз.

Он споткнулся, взметнув песок, ухмыльнулся и встал, как каменный, внимательно и спокойно глядя на меня. Я нанес еще один удар, он перехватил его и вывернул мне руку. Я закричал от боли в костях. Он схватил меня за шею, повалил на землю и придавил коленом, в рот и нос мне набился песок.

– Он мой! – крикнул силгиз своим всадникам.

Они галопом понеслись к нам, так что задрожала земля. Силгиз вдавил мое лицо в песок, словно надеясь, что оно взорвется от нажима.

Я извернулся и схватил его за руку. Используя технику, которой меня научил Тенгис, я одним движением согнул ее назад. Щелчок. Тупой говнюк завыл и стал