— Вот теперь другое дело, — снова пробасил Смирнов. — Ха-ха!

— А пешки? — возмутился актёр Дмитриев.

— Пешки действуют по ситуации, — буркнул я и, хлопнув два раза в ладоши, выкрикнул, — давайте снимать! Скоро обед! Затем у нас два таких же маленьких эпизода на сцене за кулисами. Сначала: режиссёр Дантесов и директор Могильный будут обучать Громыхалова гавкать по системе Станиславского, а после барин Филиппов младший клянчит у графа Нулина три рубля до зарплаты на туристический круиз по Волге-матушке реке. Я вам так скажу, товарищи артисты, всю жизнь в театре прослужить — это вам не поле перейти.

— Точно, — хохотнул дядя Лёша Смирнов и спросил, — какой счёт, граф?

— Ноль — ноль, — хором ответили Игорь Дмитриев и Нонна Новосядлова.

Ближе к четырём часам дня, когда на полдник дядя Йося доставил всей съёмочной банде свежие пончики и 5-литровую кастрюлю горячего какао, моя голова буквально разрывалась на части. Нужно сразу оговориться, что актёры — это очень своеобразный народ, для которого игра на сцене или съёмки в кино чем-то с родни наркотической зависимости. Поэтому когда красивая и молодая артистка выскакивает замуж за страшненького, плюгавенького главного режиссёра, чтобы он затем снимал её во всех своих фильмах, то это в пределах нормы, такое можно легко понять и простить. По той же причине доверять мастерам сценического перевоплощения нужно с большой оглядкой.

А ещё этих «взрослых детей» хлебом не корми, дай увеличить собственную роль, экранное время и переиграть своего партнёра по сцене. Именно это произошло у нас на съёмочной площадке. Как только, очень смешно хмуря брови, Филиппов младший вытребовал рубль у графа Нулина на круиз по Волге, абсолютно все стали требовать новые слова для своих экранных персонажей.

— Феллини, а давай я в карты с Гликерией сыграю, и тоже что-нибудь смешное ляпну, — предложила актриса Ирина Губанова под неодобрительный взгляд 60-летней Гликерии Богдановой-Чесноковой.

— В карты? На раздевание? — хмыкнул я, взяв в буфете пончики и какао. — Прошу тебя, Ирина Игоревна, даже не начинай.

— Я вот тут подумал, — подсел ко мне Филиппов старший, — а что если у меня в театре появится красивая любовница? Это же какой сюжетец можно завернуть, а?

— Аха, с мужем ревнивцем, который переодевшись в Родиона Раскольникова, придёт в театр с топором, — пробормотал я, — даже не начинай, Сергей Николаевич!

— Почему у всех роли растут, а моя — нет? — присела рядом со мной Нонна Новосядлова.

— Нонночка, родная, умоляю, не начинай! — проревел я и, не допив какао, схватил два пончика и свой исчерканный сценарий и выбежал из буфета, чтобы немного посидеть над текстом одному и в тишине.

— А что у меня по сюжету происходит дальше с моей протеже Ириной Алмазной? — спросил меня Георгий Вицин, когда я пробегал по лестнице.

— Кофе, вино и кекс, — чуть ли не заревел я. — Георгий Михайлович, даже не начинай!

— Феллини, так мы будем ещё сегодня снимать или как? — схватил меня за руку дядя Йося Шурухт, в тот момент, когда я уже хотел было закрыться в одной из лож театра.

— Дядя Йося, ну хоть ты не начинай! — простонал я, схватившись за голову. — Перекур полчаса! Без меня съёмок не начинать!

В общем, к четырём часам дня в моей голове творился самый настоящий кавардак. Тут ещё авторы оригинального сценария предлагали снять выезд графа Нулина на сцену на двойке лошадей в настоящей карете по длинному помосту, перекинутому через весь зрительный зал и оркестровую яму. Эпизод из-за огромного деревянного помоста и аренды цирковых лошадей получался дорогущий, опасный для жизни и не совсем смешной. Поэтому я, перечеркнув страницу, написал на полях следующее: «Нулин выезжает из правой кулисы в кибитке, запряжённой одним ослом. Осёл после остановки громко кричит: „и-а!“. Хохот в зале. За кулисами возмущается директор театра Могильный: „Почему в театре осёл? Кто допустил? И на кого этот осёл намекает?“. Шумовик Громыхалов отвечает: „Я думаю, что это намёк на коня“. „Как бы сказал старик Станиславский, не верю“, — грозит кулаком Могильный».

— Вот так будет и дешевле, и смешнее, — пробормотал я себе поднос и, сладко потянувшись, добавил, — последний эпизод на сегодня и по домам.

На последний эпизод этого съёмочного дня народ собрался лишь через час. Пока на гримёрку, где должен был ругаться с артистами директор театра Могильный, выставляли свет, пока меняли плёнку, настраивали камеру, Сергей Филиппов, исполнитель роли Могильного, где-то успел клюкнуть коньяка не то трёх, не то пяти звездочек. Говорить внятно актёр — мог, уверенно стоять на ногах — нет.

— Шевчуков! — заорал я. — У тебя на сегодня какое было персональное задание? Ты за кем целый день должен был следить? Почему, я спрашиваю, товарищ Филиппов старший остался один на один со своей маленькой слабостью?

— Уже и пончики спокойно похавать нельзя? — проблеял техник-стажёр.

— Ещё один такой прокол и пончики ты поедешь хавать в родную деревню, где на радость расхитителям социалистической собственности будешь работать сторожем колхозного овощехранилища! — заорал я, сжав кулаки от злости и отчаянья.

— Не имеете права меня увольнять, — нагло заявил Шевчуков. — Вы вообще здесь вне штата. Вас самих директор из киностудии выпер.

— Как выпер, так и вопрёт обратно! — рявкнул я. — Помяни моё слово!

И вдруг на съёмочную площадку вбежала с растрёпанной причёской настоящая гримёрша и блондинка с соблазнительной фигурой Лидочка. Кто ей растрепал волосы, пока мы разрешали творческие разногласия, история умалчивала. Девушка бросила на меня ошалевший взгляд и горячо зашептала:

— Феллини, срочно прячься! Сам директор «Ленфильма» Илья Николаевич сюда идёт. Приехал злющий как чёрт. Видать кто-то настучал.

— И правильно, что стукнули. Сейчас посмотрим, кто из нас в родную деревню поедет овощехранилище сторожить, — обиженно проворчал Шевчуков.

И тут же за Лидочкой