— Ну-у прости, друг… Ну да, понимаю — своих вспоминаешь, печалишься. Всё, нет их больше, в бою пали. Надо жить дальше! Не смотря ни на что! В качестве извинений — предлагаю совместную прогулку. Ты тут абориген — вот и покажешь мне ближние окрестности. Лады? Так, кстати, как ты относишься к утреннему моциону? Прошвырнёмся «по бырому»?

— Беее, — согласился баран.

— Тогда попёрли. Только куда? Во, точно! Прогулка для тебя, ты и выбирай маршрут.

— Бее, — как ни странно, Август меня послушал, согласился (!) и вышел «на улицу».

— Вперёд! Веди меня мой Проводник! А я в твоём кильватере пристроюсь — оп-па, это я что стихами заговорил?

Настроение у меня великолепное, погода прекрасная. Маршрут знакомый. Рядом проверенный в бою друг, который меня внимательно слушает и не перебивает, иногда даже что-то своё добавляет, причём и я его прекрасно понимаю! Балагурил вплоть до «каменной бутылки» — выхода на косу.

В нескольких метрах от него на траве, вытянувшись в струнку, припав животом к траве, с пробитым черепом лежал труп собаки. Похоже она приползла с «бутылки» — кровавый след тянулся оттуда. И я точно помню — вчера в нападавшей стае этого не было! Значит не всех мы вчера, или что?

— Ээ, братуха, кто ж тебя так⁈

Рыжий, гладкошёрстный, не особо крупный дворовый пёс. Не знаю почему, но я перевернул «друга человека». И увидел — впалый живот, с донельзя оттянутыми сосками. — Сука! Причём кормящая…

— Прости, «подруга», обознатушки-перепрятушки… Но вот вопрос! Куда ты так старалась добраться! Да с такой раной⁈ Щенят где-то оставила? Логово недалеко? — Я невольно осмотрелся вокруг. — И что у нас тут за Вильгельм Тэлль с пращёй завёлся, понимаете ли. Да ещё на моём огороде!! Или Давид?

Нарисовалась дилемма. Кого искать первым? Неизвестного, и тем опасного «пращника»⁈ Или последовать зову сердца павшей! Получила смертельную рану и всё равно рвалась к малышам! Весомый аргумент…

— Август, мне тут как-то говорили, что у овец нюх хороший. Врали небось? Короче, можешь найти, куда рвалась эта псинка?

Август молча фыркнул. Я так для себя понял — «и ты ещё во мне сомневаешься?» В раздумье я почесал жидкую бородёнку. Блин. Бритвы нужно взять сегодня! Типа того, что для мужчины нет….

И мы двинули в обратном направлении вдоль ручья.

Минули поворот к нам, Август уверенно пошёл дальше. Ручей разделился на два рукава. Точнее сказать, они здесь соединялись. Один бежал от нас, от подвала с овчарней и здесь впадал в другой, что тёк почти прямо вдоль весьма высоких кустов. Именно в эти заросли, флегматично перепрыгнув наш ручеёк, Август и полез. А мне что делать? Последовал за ним…

Интерлюдия — Катя

Лето, солнце, тепло, лёгкий ветерок… Катя так любила играть с летними солнечными зайчиками! Зимние — они не те, слишком уж робкие и пугливые, зато летники — такие радостные и горячие!

Утро начиналось с того, что она тихонечко заходила в спальню родителей, специально оставляла дверь в комнату открытой, чтобы создать сквозняк. Мало того, подпирала дверь своими тапочками, чтобы та не захлопнулась.

Закрыв глаза, босиком на щелястых досках пола — ей так это нравилось! Замерев стоять перед дверью на балкон, и прятать глаза от солнца, в широких полосках тени от тюли. Ветерок играл занавеской и то и дело весёлые зайчики попадали на лицо девочки. И ещё она вставала так, чтобы в самый пик порыва ветерка занавеска, поднимаемая ветром, могла коснуться её колен.

Катя могла стаять так очень долго.

Но чаще всего она слышала шуршание одеяла. Затем сонное бурчание папы. Дело вот в чём. Ветерок будил маму, так как она спала с краю кровати. Просыпалась — открывала глаза и видела счастливую дочурку, и локтем толкала мужа. Дескать, «Посмотри что делается!»

Когда Катя слышала что со стороны кровати наступала тишина, она поворачивала голову, и видела улыбки папы с мамой.

Дальше? Бурное вставание. Шум, гам, тарарам! Весёлые завтраки… Как же давно это было…

Когда Кате исполнилось восемь лет — их не стало… Что уж там случилось — ей не рассказывали, только оба — сразу… И как холодом пахнуло…

Уже позже, когда Катя подросла, по маленьким обрывкам разговоров, которые она слышала, сложилась картинка — родни у неё не много. Бабушка очень хотела её взять, но не могла по здоровью. И служба опеки не позволила, сказали «условия не те». А сестре папы она оказалась не нужна…

Зато шикарная родительская квартира отошла ей… Но от квартиры — ни горячо ни холодно! Её дадут в восемнадцать, а до того дожить надо! Интернатским всем дают. Чаще всего… Ещё два года…

Выросла в детдоме. Разное случалось — и хорошее и дурное. Было и было. Люди и события. Было и прошло. Важно то что здесь сейчас!

Ссоры? Их и не было как таковой. Первые — давно забылись. Девчонки из параллельного класса гнобили её давно. За то что тянула руку на уроках, и часто отвечала верно. За то, что голову держала прямо. За то что красива — как говорят. Сама-то она себя не считала красивой. Ну коса, ну фигурка округлилась. Ну а так — ничего особенного… Ну чего они взъелись-то⁈

Драться научилась — хоть и не любила… Пришлось. В фильме «Расмус-бродяга» интернатские дети хором поют «Хорошо живется нам, детям из приюта — нет у нас ни пап ни мам, но полно уюта». Ага, как будто про их детдом спето! Подружки есть — вот уже несколько лет вместе. С ними давали отпор. Если могли.

И ещё момент. В интернате хоть и «одна семья», и старшие за младших заступаются, а Катя стеснялась старшакам признаться, что её в школе обижают. Должно быть не хотела. Гордость — может и излишняя.

А сегодня училка послала её к техничкам на первый этаж. Понадобилось чего-то. В коридорах встретилась с тремя «гончими»! Старше всего-то на год. А гонору! Как же — выпускницы! До