Шрифт:
Закладка:
Да, братцы, регулирование длины полимерной цепи — это сила! Как говорится, «ничего нет практичнее хорошей теории!»
Первую партию каучука мы пустили на галоши. И раздали их рабочим на стройке. А что? И людям приятно, и мне — бесплатные испытания. И правильно, кое-какой брачок выявился. Оказалось, «смежники» халтурили. Какие «смежники»? Так резину получают вулканизацией каучука. Процедура в этом времени давно известная, вот я и не стал ей грузиться, отдал «смежникам». А они, вишь ты, в работники народу понабрали едва обученного. Так что некоторые партии бракованными вышли. Пришлось заменять. И галоши работникам, и «смежника» этого, «слишком экономного». А потом — презентации. На этот раз не по всей Европе, времени на это нет. Наоборот, представителей торговых домов к нам позвал. Северная Европа в Питере соберется, а южная — в Одессе.
Можно было бы и одним Питером обойтись, но не хотелось. Все равно мне нужно в Одессу ехать. Что-то там завод шипучих вин, за счет которого я с Великим Князем законтачил, никак на режим не выйдет.
Ну и к Рабиновичу разговор есть. Так что я решил совместить…'
Одесса, 6 июня (18 июня)1899 года, воскресенье.
— Так о чём вы хотели со мной поговорить, Юрий Анатольевич? — наконец перешёл на деловой тон Рабинович.
«Слава богу!» — мысленно возрадовался я. Первые двадцать минут разговора этот ушлый еврей никак не мог поймать тон. То называл меня «Edler von»[4], то наоборот, вел себя жестко, как с должником, чьи векселя давно просрочены и скуплены именно им…
И этого я не мог понять. Мы же с ним работали все это время. Например, именно он нашел укорот на Аристарха Лисичянского, скупившего все векселя моего будущего тестя. Да и другие дела проворачивали, и все было тихо и мирно. То, что в его дом я прибыл на трех арендованных электромобилях и с пятью сопровождающими, тоже не должно было смущать одесского ростовщика. Его и не такие «цацы» навещали.
Семецкий? Но Юрий проявил такт, и сам сказал, что у него дела, так что он теперь о чем-то переговаривался во дворе с парой телохранителей, и мы с Полтора жида общались наедине. Нет, не понимаю, что его смущало!
— А сами-то как думаете, Перес Хаймович?
Если чего-то не понимаешь, лучше передать инициативу собеседнику.
— Так и я не понимаю! Ну, незачем вам ко мне теперь обращаться. За «магические кубы» вам «живыми деньгами» платят, и вперед. За лампочки вообще серебром брать собираетесь. Шипучие вина, что для Великого князя производится, тоже, я думаю, влет уходить будут?
— Я тоже так думаю, — улыбнулся я ему. Улыбнулся не дежурно, а искренне. Наконец-то я начал понимать, что его смущало.
— И на бирже вы, слышал, прилично заработали, так что даже кредиты на стройку вам не нужны. А теперь еще и рудник танталовый на севере открываете, серебро лопатой грести станете! Зачем вам старый Рабинович по прозвищу Полтора жида, который только векселями и занимается? Или старые обиды какие-то вспомнили?
При последних словах голос его слегка дрогнул. Я улыбнулся ещё шире. Вот оно что! Нет, на первый взгляд могло показаться, что Рабинович имеет в виду старый наезд на меня с попыткой «почти за так» отобрать заводик по производству аспирина. Но если вдуматься, то был и еще один момент в нашем прошлом, который мог пугать старого еврея.
Забавно, но в этот раз в тайны прошлого меня посвятил не Артузов, а Николай Иванович. Узнав, что я планирую навестить Полтора жида, он ненадолго задумался, а потом все же рассказал о роли Рабиновича в критских событиях. Честно говоря, я и подумать не мог, что ростовщик не только побывал на Крите в одно время со мной, но и убедил Карабарса стать авалистом по оказавшимся у него векселям.
С самим Карабарсом и его сотней я разобрался, также и с работорговцами, взыскивавшими по векселям «живым товаром»[5]. Вернее, для всех это сделал не я, а Суворов-паша со своим отрядом. Но Рабинович относился к тем немногим, кто не мог не знать, что Суворов-паша, или Виктор Суворов, как меня звали на Крите, не умер. Просто не мог. Под именем Виктора Суворова на Крите меня знали и его партнер Ян Гольдберг, и спасенные мною из плена Карабарса Сарочка и Софочка.
А потом в Одессе я, уже под своим именем, частенько гостил у Гольдберга и вышедшей за него замуж Сарочки. Софочка же, как оказалось, не просто родственница Рабиновича, но и приехала на Крит с ним вместе. Ещё в Одессе она служила у моей Натали помощницей и регулярно встречала там меня.
Да и последовавшие за этим два года вся эта троица живо общалась не только со мной, но и с Полтора жида. Как думаете, сколько шансов, что он не в курсе того, что я и есть тот самый Суворов-паша? Правильно, ноль целых ноль десятых процента!
И вот теперь посмотрите на ситуацию его глазами: человек, безжалостно истребивший всех, причастных к критской рабовладельческой схеме, забросил все свои дела и прибыл в Одессу к нему. Хотя деловых резонов для этого не просматривается даже в микроскоп. Вот старик и занервничал!
А ведь это шанс! Все это время я думал, как обеспечить лояльность Рабиновича. Его помощь мне была очень важна, другой кандидатуры я не пока просто не видел. И категорически не было времени искать альтернативу.
Нет, я вовсе не собирался заставлять его работать на меня задаром, отнюдь! Напротив, я планировал, что он немало на этой помощи наживет. Но природа человеческая такова, что, сколько бы мы ни получали, может показаться мало.
И вот теперь, кажется, есть шанс эту самую лояльность обеспечить. Только рисунок разговора надо немного поменять…
Я встал и неторопливо прошелся по кабинету, обдумывая, что, и главное — как — сказать. А потом вернулся к столу, придвинул стул поближе к Рабиновичу, наклонился к нему корпусом, заглянул в глаза и тихо сказал:
