Анджела призывала Сюю задавать вопросы, чтобы оспорить ее слова. Сюя возразила, что нет смысла что-либо оспаривать. Анджела, очевидно, говорила правду, но это значит, что Шон никогда не сможет вернуться в Ирландию? Не это ли пыталась объяснить Анджела?

Да. Совершенно верно. Именно это Анджела пыталась донести до Шона в письмах и во время их встречи в Риме. Разве Шон не рассказывал Сюе об этом? Конечно рассказывал, но потом, когда Анджела согласилась приехать во вторник, а затем вернулась в среду и сегодня, Шон решил, что его простили и что все будет хорошо. Он надеялся, что это произойдет, и это произошло.

К женщинам подошел Денис с охапкой листьев. Он хотел разложить свою коллекцию, чтобы обсудить и установить происхождение каждого листа. Анджела устало провела рукой по лбу. Теперь она увязла в истории брата глубже, чем когда-либо. Ее приезд послужил позитивным сигналом, которого ждал Шон. Сможет ли она когда-нибудь выбраться из этой трясины непонимания или продолжит затягивать в нее всех и каждого?

Сюя впервые проявила инициативу. Она предложила Денису и Лаки пообедать и провести сиесту в доме напротив. Денис обиделся, чувствуя, что его обделили вниманием.

– Когда вы вернетесь, тетя Анджела еще будет здесь, – успокоила Сюя детей, пока вела их по булыжной мостовой, вручив им конфеты от Анджелы в качестве компенсации.

Сюя отправила детей в дом садовника, чья жена тоже работала в бельевой. Когда садовник уходил на рынок, к его жене наведывался молодой любовник, и в таких случаях Сюя забирала детей садовника к себе, так что обмен был честным и взаимовыгодным. Анджела поразилась бурной жизни прислуги и невозмутимому отношению Сюи. Однако обстоятельства сработали в ее пользу, и Анджела не собиралась никого осуждать.

Сюя выглядела моложе и энергичнее, когда вернулась. Беседа с ней вышла на новый уровень. Сюя почуяла проблему там, где не ожидала, и теперь хотела услышать, узнать и понять, что можно сделать. Теперь говорила она, задавая вопросы – в основном те, на которые не было ответов. Например, почему истинно верующие могут не признать документ за подписью папы римского, даже если в нем будет сказано, что Шона освободили от всех обетов? Почему те, кто якобы следует заповедям, основанным на любви к ближнему, скупы на любовь? Анджела была беспомощна. Но она не кипятилась, не защищалась и не придумывала оправданий, поэтому разговор не превратился в гневную перепалку. Анджела спросила о Японии: разве у японцев не было своеобразного кодекса чести, который постороннему мог показаться странным? Сюя помолчала. У них было ко – принцип сыновней почтительности, но это было не то же самое, о чем просили здесь. Согласно ко, дети должны слушаться родителей, а женщина – уважать свекровь. Однако в Японии не было ни учения, предполагавшего сокрытие правды, ни идеи лжи во спасение.

Солнце проникло сквозь щели в ставнях, и Анджела почувствовала сильную печаль и усталость. В Риме Шон склонился над еще более объемной стопкой документов в окружении еще большего числа священников. В Каслбее соседи убрали со стола в коттедже ее матери остатки ланча. На улице завывал холодный ветер. Матушка Иммакулата в монастыре готовила расписание занятий на летние месяцы. В Амальфи Кевин и Эмер держались за руки после обеда в прибрежном ресторанчике или плыли на лодке в сторону Капри. В лавке О’Брайена Клэр рассказывала об экзамене, признаваясь, что ждет не дождется возвращения мисс О’Хары, чтобы посвятить ее во все подробности. А она сидит здесь, с этой женщиной, обсуждая, что такое честность, правда и лицемерие. Анджела захотела свернуться калачиком и проспать целый месяц, проснувшись тогда, когда все уладится. Она подумала об этом с такой тоской, что чуть не пропустила мимо ушей слова Сюи:

– Тогда, я думаю, нам лучше пока не ехать в Ирландию. Наверное, будет лучше, если Шон изменит кое-что в своих мечтах?

– Что?

– Если он на время оставит надежду вернуться в Ирландию.

– Ты думаешь, он это сделает? Он твердо верит, что все будет хорошо. Я наизнанку вывернулась, а его мнение ни капельки не изменилось.

– Хорошо, я ему объясню.

– Сюя, как ты можешь что-то ему объяснить? Он подумает, что я пыталась тебя запугать или плела интриги за его спиной.

– Но это не так.

– Я знаю, что это не так. Я готова повторить при нем каждое свое слово, но он тысячу раз меня перебьет, утверждая, что я не понимаю того и этого, не имею представлений о моральном законе, каноническом праве…

– Я знаю.

Анджела не смела поверить, что эта странная некрасивая женщина с морщинистым лицом в одежде нищенки сможет в чем-либо убедить ее статного красавца-брата.

– У тебя получится? Я думаю, это сделает всех счастливее. Не только нашу мать. Других людей тоже. Будет лучше, если им не придется сталкиваться с этим лицом к лицу. Мне трудно в этом признаться, особенно с учетом того, что я знаю тебя и ваших детей. Я не думаю, что это справедливо или правильно, но я понимаю, как обстоят дела.

– По-моему, ты права, – кивнула Сюя.

Воцарилось молчание. Неужели Анджела добилась своего?

– Что вы будете делать, если не вернетесь в Ирландию? – робко уточнила она.

– Наверное, останемся здесь до конца процедуры лишения сана, а потом… – Сюя пожала плечами. – Процесс в любом случае займет много времени, если вообще увенчается успехом.

– Думаю, Шон продолжит попытки.

– По его словам, это похоже на официальный контракт с Богом. Его официально заключили, а теперь нужно официально расторгнуть. Как деловое соглашение. Ни Бог, ни Шон не должны увиливать от исполнения своих обязательств.

– Ну, в каком-то смысле Бог выкрутился, если отнял у Шона веру в свое призвание. – Анджела отчаянно пыталась быть справедливой.

– Самое большое испытание – это письма вашей матери.

– Я знаю. Знаю. Но что мне делать? Не отправлять их или вообще не писать? Или писать что-то вроде сухих отчетов от ее имени?

– Это тяжело, – признала Сюя. – А тебе тяжелее всех.

Анджела подняла глаза, удивленная и тронутая неожиданным сочувствием. Брат никогда не разговаривал с ней таким мягким и понимающим голосом.

– Я справлюсь, – ответила она со слабой улыбкой.

– Да, но ты совсем одна, твои сестры в Англии тебе не помогают. Никто даже не упоминает о них. Очевидно, что они не могут или не хотят помочь. У себя на родине ты ни у кого не ищешь поддержки – ни у друзей, ни у священника. И ты не жалуешься. Ты даже тратишь свою зарплату, чтобы нас навестить, хотя считаешь, что нам не место рядом с твоим братом и