Шрифт:
Закладка:
– Ты что, не понимаешь, что если бы ты меня убил, тебя бы тут же нашли и расстреляли. А если бы не убил, я бы запомнила номер. Боже, какой кретин! – я хохочу.
Разумеется, никто бы его никогда не нашел, очередное нераскрытое убийство.
– А зачем вы со мной поехали?
– Отдай, кстати, оружие.
Быстро лезет в бардачок и отдает браунинг.
– А вам можно?
– Можно, – царственно роняю я. – Хочешь, я тебе подарю эту дубленку?
– Зачем она мне? – он пожимает плечами.
– А чего ж ты ее с меня сдирал, придурок?
– Чего-чего. А чего вы со мной поехали? Я думал, вам мужик нужен.
– Мужик! – я хохочу. – Кому ты нужен, дурачок.
Он несмело улыбается. Потом смеется. Потом мы хохочем вместе.
– Я включу? – он кивает на кассетник.
– Опять эту несовершеннолетнюю дуру?
– А у меня только одна кассета.
– Давай.
Мы летим. Ах, как здорово! У новой “Волги” хорошая подвеска, мы мягко взлетаем на бугры, и меня вдавливает в сидение, а потом куда-то проваливаемся, и тогда что-то обрывается в животе.
В Псху мы выяснили, что, во-первых, с Сухуми установлена регулярная авиалиния, во-вторых, в каждом доме стоит по туристскому отряду, в-третьих, всю еду туристы уже съели и теперь сами сидят голодные, а магазин закрыт – продавец, у которого ключи, три дня не может прилететь из Сухуми, так как перевал закрыт облаками. Мы с Шушей и Борода с Графиней пошли на аэродром узнавать, когда будет самолет. На летном поле паслись козы. Перед деревянной конурой с надписью “Аэропорт Псху” за вбитым в землю столом сидел флегматичный абхазец в шляпе и старательно укладывал нитку в крючки вязальной машины.
– Когда будет самолет в Сухуми? – спросил Борода, сурово блестя стеклами очков.
Абхазец покосился на нас и вернулся к своему занятию.
– Перевал закрыт, – и он с грохотом передвинул каретку влево. Борода подошел к нему вплотную и отчеканил:
– Нам нужно немедленно попасть в Сухуми.
– Ты русский язык понимаешь? – он с грохотом передвинул каретку вправо. Шуша дернул Бороду за рукав – бесполезный разговор.
– Если в течение часа мы не улетим отсюда, – негромко, но свирепо проговорил Борода, наклонившись к абхазцу, – я обещаю вам, что у вас будут крупные неприятности.
Абхазец взвился:
– Ты с кем разговариваешь, молокосос! А ну покинь территорию. Я тебя вообще на самолет не пущу!
– Потрудитесь обращаться ко мне на “вы”! – вдруг тонким голосом закричал Борода. – Вот мои документы, – он сунул ему в нос какую-то бумажку. Это был абонемент в бассейн, но на абхазца он произвел впечатление.
– Сегодня вечером я вылетаю в Нью-Йорк, – продолжал Борода, понизив голос, но тем же свирепым тоном. – Если я не попадаю на этот рейс, вы будете отвечать за срыв дипломатических переговоров.
Абхазец растерянно переводил глаза с одного на другого. Борода в шортах, кедах, итальянских очках, весь с ног до головы перепачканный козьим навозом, был действительно страшен. Абхазец пошел в свою будку и стал куда-то звонить. Через полчаса из-за туч, закрывающих перевал, послышалось тарахтение, и вскоре показалась маленькая стрекоза – биплан. Он покружил, выбирая место среди коз, и сел. Из него вышли двое пожилых оборванных горцев, летчик в шлеме и ярко раскрашенная русская тетка.
– Давай магазин открывай! – закричал ей наш абхазец. – Есть нечего.
По улице по направлению к магазину уже неслась толпа с сумками.
– Можно лететь, – со злобной почтительностью сказал абхазец.
– Подождите нас здесь, – сказал Борода летчику, – никуда не уходите.
Тот кивнул.
Мы искали Зайца с Бардом, наверное, час – они, видите ли, пошли погулять, – но когда мы подошли к самолету, летчик все еще послушно стоял на том же самом месте.
Через месяц в Москве состоялась наша свадьба. Свидетелем со стороны жениха был Борода, со стороны невесты – Графиня. Ш очень изменился за последний месяц. Со мной он был нежен и даже почтителен. Заботлив днем и старателен ночью, но при этом как будто исполнял какую-то роль. Я гораздо меньше любила его теперь.
Наши отношения с Бородой и Графиней переросли во что-то вроде дружбы. Ш стал рассуждать об иерархии социальной структуры, о дифференциации распределения (это значило, что у Бороды на работе продают черную икру по ценам сталинской эпохи), о том, что Дантес, выдающийся политический деятель, рисковал на дуэли гораздо больше Пушкина, попадавшего из пистолета в муху. Он уже сделал мне замечание, что мой самодельный абажур из бумажных стаканчиков “эффектен”, но недостаточно “респектабелен”, – короче, демонстрировал весь набор идей, усвоенный от Бороды. Все это меня забавляло, пока я случайно не подслушала один разговор.
– Помнишь наших балерин из Сухуми? – спросил Борода.
– Еще бы, – отозвался Ш.
– Я сегодня встретил ту беленькую, спрашиваю, что ж вы тогда убежали от нас; а она говорит: ваши жены носились за вами по пятам, очень нам нужны скандалы! Я взял у нее телефон. В Москве не убегут.
– Никуда не денутся, – неуверенно проговорил Ш.
Этот заговор, конечно, был смехотворным, но я решила принять меры заблаговременно. Я стала осторожно выдавать ему его собственные высказывания из предыдущей эпохи о ценности гуманитарного знания, об опасности технократии, и через несколько месяцев с Бородой и Графиней произошел полный разрыв. Как просто управлять умными мужчинами!
Мы теперь жили с его родителями и младшей сестрой. Все вроде бы прекрасно, семья и дом, но я не чувствовала себя “как дома”. Я не все понимала в их застольных разговорах, а когда понимала и пыталась вставить реплику, все замолкали и удивленно смотрели на меня. Что бы я ни говорила, все было невпопад. Ш, надо отдать ему должное, в таких случаях спешил на помощь и говорил что-нибудь вроде “да-да, ты абсолютно права, я тоже это заметил”.
Джей была милая и добрая девочка, но именно она сделала мою жизнь в этой квартире невыносимой. У них с Ш была внутренняя связь, какая бывает у близнецов, хотя между ними было восемь лет. Они обменивались короткими репликами, понятными только им. И не потому, что они хотели что-то скрыть, а просто им было лень договаривать – они-то понимали друг друга с полуслова. Иногда и полуслова не требовалось, хватало взглядов.
С Зайцем и Бардом (я решила, что в качестве друзей они безопаснее) мы стали видеться почти каждый день, иногда у них, иногда у нас. Бард и Ш обменивались гитарными аккордами, что-то пытались петь на два голоса.
Наверное, это и было семейным счастьем. Другого ведь не бывает? Но даже и оно продолжалось недолго.
