Шрифт:
Закладка:
– Вы заказали Карлу Вагнеру драгоценности?
– Ожерелье из перуанских голубых опалов. Потрясающей красоты камни, можете мне поверить!
Лера была равнодушна к украшениям: она предпочитала бижутерию, а все, что у нее имелось, дарила сестра, искренне верящая, что лучшими друзьями девушек были и остаются бриллианты. Она не уставала повторять, что драгоценности – это вклад в будущее, ведь их можно продать, если наступят тяжелые времена. Лера не сомневалась, что такие времена для ее сестрицы не наступят даже в том случае, если безумно влюбленный в нее муж вдруг решит развестись: Эльвира, по совету матери, ежемесячно откладывала «на черный день» из денег, что давал Арамаис. Кроме того, он проявил щедрость по отношению к супруге, прикупив на ее имя таунхаус в черте города, который она благополучно сдавала в аренду за весьма неумеренную плату. Но драгоценности являлись настоящей любовью сестры: она обожала золото и разбиралась в камнях и их огранках не хуже заправского ювелира, безошибочно определяя стоимость любого украшения на глаз! Именно от Эли Лера впервые услышала такие незнакомые ранее слова, как «турмалин параиба» и «сапфир падпараджа». Про опалы Лера, конечно, слыхала, но понятия не имела, как они выглядят и что в них, собственно, такого.
Словно поняв по выражению лица, о чем она думает, Думбадзе вытащил из нагрудного кармана смартфон и, повернув его к ней экраном, показал снимок. Лера вынуждена была признать, что голубые опалы и в самом деле смотрятся изумительно.
– Моя дочь выходит замуж через две недели, – пояснил он. – Карл обещал, что ожерелье будет готово заранее. Раньше он меня не подводил со сроками, поэтому мы спокойно уехали в Абхазию: жена неважно себя чувствовала, и я решил, что морской воздух пойдет ей на пользу. Я понятия не имел, что с Карлом произошла такая трагедия, а узнал обо всем лишь по возвращении!
– Понимаю, – кивнула Лера. – Ожерелье, полагаю, стоит немало?
– Оно бесценно, ведь это – подарок на такое важное событие!
– Честно говоря, я имела в виду его материальную ценность.
– Ну да, и камни, и золото стоят прилично. И не надо забывать о самой работе, ведь она – главная статья расходов! Только не подумайте, что я не переживаю из-за гибели Карла – я до сих пор в себя прийти не могу, – но, вы же понимаете, дочь замуж выходит, да и стоимость ожерелья я оплатил заранее!
– Сколько вы заплатили?
– Триста пятьдесят тысяч.
– Ого! И чего же вы хотите?
– Хотелось бы получить изделие!
– Вы уверены, что оно есть?
– Конечно, ведь, как я уже сказал, Карл никогда не…
– Я не об этом, – перебила Лера. – Карла больше нет, и ваше изделие, возможно, так и осталось незаконченным!
– Во-первых, этого не может быть, так как мы с Карлом договаривались об определенном сроке, и он вышел до… до трагедии. Во-вторых, Карл же не сам изготавливал ожерелье, у него есть для этого ювелиры!
– Вы говорили с Эдуардом?
– А как же, первым делом! Но дед не говорил ему о заказе. Он обещал выяснить, кто выполнял работу, но пока ничего не понятно!
– У меня есть одно предположение, – сказала Лера.
– Правда?
– Понимаете, из кабинета Карла пропал сейф. Неизвестно, в день ли убийства или до него, однако сейфа нет на месте. Может быть, ваше ожерелье было внутри?
– Вы хотите сказать, что его украли?!
– Это только предположение, я же сказала. Вполне может статься, украшение отыщет Эдуард и вам не стоит беспокоиться!
– Что-то подсказывает мне, что скорее правы вы… Выходит, Карла убили из-за ожерелья?
– Вряд ли. Думаю, если сейф похитили, оно просто стало неожиданным призом.
– И что же мне теперь делать?
– Боюсь, остается только ждать. Либо известий от Эдуарда Вагнера, либо от меня: я сразу же сообщу, если ваше ожерелье найдется!
Визит Бердо Думбадзе дал Лере пищу для размышлений. Если предположить, что украшение с опалами в сейфе, то как, черт подери, убийца надеялся его открыть, ведь Луиза сказала, что в случае насильственного вскрытия содержимое уничтожится! Если он не знал об этом, то драгоценность, к сожалению, пропала. Или у злодея имелся ключ? Знать бы, как он хоть выглядит… Она позвонила Логинову: выяснилось, что опера все еще обходят жильцов и пока новостей нет. Что ж, в любом случае ей следует вернуться к тому, что она планировала сделать до вызова к Деду, – поговорить начистоту с Романом Вагнером. Лера не стала звонить, решив нагрянуть неожиданно.
Он оказался дома и не удивился визиту следователя.
– Неужели вы раскрыли убийство Карла? – спросил он.
– К сожалению, нет, – холодно ответила она: размер и комфортабельность квартиры Романа действовали на нее угнетающе, как и его привлекательная внешность. Забыв о своем сочувствии из-за его тяжелого детства, Лера внезапно поняла: ей хочется, чтобы он оказался виновен и в смерти приемного отца, и в гибели Луизы. К последней она не питала теплых чувств, однако убийство есть убийство, и душегуб должен сидеть в тюрьме!
– Напротив, – продолжила она, – у меня плохие новости: ваша мачеха мертва.
– Луиза? – Роман выглядел удивленным, но не огорченным. – Как?
– Ее убили.
– Понятно… И что вы по этому поводу думаете?
– По этому поводу мне очень хотелось бы узнать, чем вы занимались сегодня утром. Расскажете?
– Охотно. Я встал в семь утра, принял душ и, как обычно, отправился на пробежку.
– Камеры в холле, несомненно, это записали? – предположила Лера, с трудом отгоняя от себя видение Романа под струями воды в чем мать родила.
– Полагаю, да, – пожал он плечами. – Если что, консьерж подтвердит.
Лера переговорила с консьержем заранее: он записывал в журнал только посетителей, а не жильцов, однако обладал отличной памятью и смог назвать точное время прихода и ухода Романа Вагнера. Лера попросила его перегнать записи с камер за это утро на ее флешку, так что его утверждения голословными не были.
– Каким маршрутом вы обычно бегаете? – поинтересовалась она.
– Могу показать на карте или на вашем смартфоне.
– Вы все время выбираете один и тот же маршрут?
– Обычно да.
– Чем вы занимались, когда вернулись?
– Читал.
Ответил после паузы, отметила про себя Лера. На ходу придумал?
– Все это время читали?
– Я люблю читать.
– Зачем вы приходили к нотариусу Клименко? – задала она вопрос в лоб.
Роман ответил не сразу. На лице его
